Хлебосольный москвич

Хлебосольный москвич

Вполне возможно, что в дом на Покровке Александр Сергеевич Пушкин мог заходить не только к дальним родственникам, но и к Василию Дмитриевичу Корнильеву, давнему своему знакомому, служившему управляющим имениями князей Трубецких.

Василий Дмитриевич, родной дядя выдающегося ученого-химика Д. И. Менделеева, в свое время был широко известен в Москве как хлебосольный хозяин, большой доброты человек, покровитель и друг многих литераторов и художников. Иногда его самого называли литератором, хотя он не написал ни строчки.

В. Д. Корнильев родился 13 октября 1793 года в Сибири в семье некогда богатых и предприимчивых купцов и промышленников, известных своей просветительской деятельностью.

Дед, Василий Яковлевич Корнильев, купец первой гильдии, владелец стекольного завода, в 1787 году завел первую в Сибири частную типографию, тогда же пожертвовал пять тысяч рублей на устройство “Училищного дома” в Тобольске. С 1789 года он начал издавать первый в Сибири журнал “Иртыш, превращающийся в Иппокрену”.

Отец, Дмитрий Васильевич, продолжил издательскую деятельность и сам писал статьи краеведческого характера, но по слабости здоровья большого рвения в делах родителя не проявлял и вскоре разорился, да так, что вынужден был переписаться из купцов в мещане.

Оставшиеся в живых его сын Василий и дочь Мария (в будущем мать Дмитрия Ивановича Менделеева) унаследовали от отца и деда любовь к литературе, искусству, наукам. Они с детских лет много читали, в доме родителей общались с наиболее просвещенными тобольцами.

Василий Дмитриевич, окончив гимназию, приехал в Москву. Он остановился у знакомого отца, стряпчего Григорьева. Тот пристроил юношу в канцелярию своего родственника обер-прокурора Сената А. Д. Боборыкина курьером и переписчиком. 7 июля 1812 года Василия Корнильева зачислили в департамент юстиции. Служил он усердно и в 1822 году был удостоен чина коллежского асессора. За эти годы Корнильев занимал разные юридические должности не только в Москве, но и в Астрахани, Тобольске, Петербурге. 29 августа 1825 года он вышел в отставку и возвратился в Москву на постоянное жительство.

Очевидно, еще в первый свой московский период В. Д. Корнильев познакомился с семьей Сергея Львовича Пушкина, а когда поселился в Москве окончательно, то с Пушкиными виделся довольно часто.

С Александром Сергеевичем Корнильев встречался и в Петербурге. В 1820 году он пересказывал М. П, Погодину разговор, который состоялся еще в 1818 году на обеде у Н. М. Карамзина. Речь шла о свободе. Н. И. Тургенев сказал тогда: “Мы на первой станции к ней...” А юный Пушкин подхватил: “Да, в Черной Грязи”.

Осенью 1826 года в числе ближайших друзей и знакомых поэта Василий Дмитриевич присутствовал у Вяземских на чтении Пушкиным трагедии “Борис Годунов”. Михаил Петрович Погодин с очевидной завистью запишет в дневнике: “Годунова и Корнилий слушал, а Вен[евитинов] мне и не сказал об нем”.

Сохранился автограф В. Д. Корнильева, также подтверждающий личное знакомство с поэтом. Примечательно, что он оставлен на черновике А. С. Пушкина. На клочке грубой гончаровской бумаги, выпущенной на фабрике в родовом имении жены поэта Полотняный Завод, рядом с несколькими строфами стихотворения “В начале жизни школу помню я...”, датируемого 1830 годом, написано крупным почерком в третьем лице: “Карнильев приезжал разделить горесть о потере лучшего из людей”. Василий Дмитриевич писал свою фамилию через “а”. Соболезновательная записка, как полагают исследователи, была написана по поводу смерти А. А. Дельвига, скончавшегося 14 января 1831 года.

Сердечная дружба связывала В. Д. Корнильева с лицейским товарищем Пушкина Антоном Дельвигом. Когда бы ни приезжал Василий Дмитриевич в Петербург, он непременно навещал поэта, а одно лето в отсутствие хозяина даже жил у него на квартире. Дельвиг, бывая в Москве, также виделся с Корнилье-вым. Их переписка свидетельствует о большой взаимной привязанности.

Как-то в 1827 году Корнильев уведомил друга, что собирается жениться на Надежде Осиповне. Фамилии невесты он не назвал и далее писал о том, что сам известит об этом событии Сергея Львовича Пушкина. Как известно, мать А. С. Пушкина звали тем же именем. Это дало повод А. А. Дельвигу пошутить над приятелем в ответном письме.

Женой В. Д. Корнильева стала родственница Пестелей, дочь командора Осипа Осиповича Биллингса, известного исследователя Сибири и Севера. Он совершил кругосветное путешествие в составе третьей экспедиции Джеймса Кука, а затем с 1789 по 1792 год вместе с Гавриилом Андреевичем Сарычевым командовал научно-исследовательской экспедицией в Восточную Сибирь.

Дельвиг любил Корнильева за его доброту и сердечность. Именно к нему он обратился за помощью в тяжкую минуту. После смерти отца, оказавшись в крайне стесненных обстоятельствах, он просил Корнильева похлопотать перед Н. А. Полевым или еще кем-либо о необходимой ему тысяче рублей сроком на один месяц. Дельвиг прямо говорит в письме, что, кроме Корнильева и Баратынского, никто не примет в нем участия.

Столь ранняя смерть Дельвига потрясла всех знавших поэта. Ему было немногим более тридцати лет. Пушкин писал П. А. Плетневу: “Вот первая смерть, мною оплаканная... Никто на свете не был мне ближе Дельвига”. В другом письме, к Е. М. Хитрово, Александр Сергеевич признавался: “Помимо прекрасного таланта, то была отлично устроенная голова и душа незаурядного закала. Он был лучшим из нас”.

Пушкин и Корнильев любили, ценили и оплакивали Антона Дельвига. Именно этим печальным событием был вызван визит Василия Дмитриевича на Арбат к А. С. Пушкину. Не застав его дома, Корнильев оставил крохотную записку, понятную им двоим.

На службу к князьям Трубецким он был принят, скорее всего, по протекции давнего друга М. П. Погодина, как только вышел в отставку в конце 1825 года. По всей вероятности, вопрос о переезде в Москву решался еще летом. В письме от 14 июля 1825 года к другу детства, декабристу Г. С. Батенькову, Корнильев сообщал о том, что намерен положить решительное основание своей судьбы. Переход от государственной службы к совершенно иной деятельности — в качестве управляющего имениями князей Трубецких — значительно менял жизнь Корнильева.

В печати промелькнуло и такое предположение: возможно, Корнильев подумывал о вступлении в тайное революционное общество. Родственные и дружеские связи с Пестелями, Басаргиным, Федором Глинкой, Батеньковым вполне могли привести его на Сенатскую площадь. Но декабрьские события застали Василия Дмитриевича в Москве погруженным в дела князей Трубецких.

До женитьбы Корнильев снимал квартиру на Якиманке, а с появлением детей семейство перебралось в дом Трубецких. Какие именно помещения занимали Корнильевы, установить не удалось. Из воспоминаний племянницы Василия Дмитриевича, старшей сестры великого химика Д. И. Менделеева Екатерины Ивановны, известно, что жил В. Д. Корнильев на Покровке богато, в роскошной обстановке.

Екатерина Ивановна Менделеева [Е. И. Менделеева вышла замуж за Я. И. Капустина и в 1839 году вместе с ним переехала в Омск. В доме Капустиных бывали Чокан Валиханов, Г. Н. Потанин, С. Ф. Дуров, Ф. М. Достоевский. Федор Михайлович Достоевский летом 1859 года на несколько дней заезжал в Омск, покидая Сибирь. Знакомство с Капустиной произвело на него приятное впечатление. Из Петербурга он послал через Чокана Валиханова Екатерине Ивановне свои сочинения с дарственной надписью. Предполагают, что образ Катерины Ивановны Мар-меладовой в “Преступлении и наказании” навеян воспоминаниями о Е. И. Капустиной, овдовевшей в 41 год, имея на руках троих детей. Дочь Екатерины Ивановны Надежда Яковлевна Губкина стала писательницей (псевдоним — Семенова).] гостила у дяди с 16 января по 9 августа 1837 года. Двадцатилетняя девушка сопровождала в Москву почти ослепшего отца, где ему сделали операцию. Время, проведенное у Корнильевых, оставило неизгладимый след в душе юной Екатерины Ивановны. Здесь все поражало воображение провинциалки: и сам город, и балы, и театры, куда вывозил ее добрый дядюшка, и люди, с которыми ей посчастливилось встречаться. Вернувшись домой, в Тобольск, Е. И. Менделеева записала свои воспоминания и очень сожалела о том, что не вела записей в Москве и кое-что упустила и забыла. Но тем не менее благодаря ей мы раскрываем еще одну страничку биографии дома № 22 на Покровке.

По вторникам В. Д. Корнильев давал обеды. Надо сказать, что во время жестокой николаевской цензуры передовая интеллигенция любила собираться в салонах гостеприимных домов, где можно было без опасений читать новые литературные произведения, обмениваться мнениями, говорить и спорить о злободневных вопросах современности. Одним из таких домов был особняк на Покровке.

В гостиной Корнильевых радушно встречали каждого гостя, для всех было место за столом и доброе слово хозяина. Один из современников вспоминал потом, что “хлебосольство было для него радостию жизни; гости за столом — весельем, украшавшим его семейное счастье...”. Сам же Василий Дмитриевич, человек скромный и умеренный в суждениях, в споры не вступал, но с удовольствием беседовал со всеми. Он был большим любителем и довольно строгим ценителем литературы. В его библиотеке можно было найти лучшие произведения классики и современности.

Екатерина Ивановна Менделеева вспоминала, что на вторниках у дяди собиралось довольно много народа; там она встречала И. И. Дмитриева, М. П. Погодина, Е. А. Баратынского, Ф. Н. Глинку, украинского поэта И. П. Бороздну и многих других. Василий Дмитриевич был знаком с профессорами И. М. Снегиревым и С. П. Шевыревым. Лицейский товарищ Пушкина, статс-секретарь барон М. А. Корф назвал Корнильева своим испытанным, тринадцатилетним другом, человеком честным и добросовестным.

Частым гостем на Покровке был Сергей Львович Пушкин, отец поэта. Екатерина Ивановна записала: “Я знала в Москве этого старика”. Как-то она спросила у Сергея Львовича, не ждет ли он к себе сына из Петербурга. Отец поэта сомневался в скорой встрече с Александром. И вдруг получили страшную весть о трагической гибели А. С. Пушкина. В гостиной Корнильева ни о чем другом не говорили, кроме как об этой трагедии.

Василий Дмитриевич навещал старика и привозил письма Жуковского и Вяземского к безутешному Сергею Львовичу. Они перечитывались неоднократно вслух.

“В один из вторников Федор Николаевич Глинка привез свои стихи на смерть поэта, где часто упоминалось: “А рок его подстерегал”. После обеда жена Федора Николаевича Авдотья Павловна читала их вслух, читала громко, с возгласами читала, как мне не нравилось и тогда, а теперь верно уже никто так не читает. Она читала в гостиной, через одну комнату, через столовую была библиотека; там уединился Федор Николаевич...”— вспоминала племянница Корнильева.

В другой раз свои стихи, посвященные поэту, читал Иван Петрович Бороздна (в воспоминаниях он ошибочно назван Бороздиным):

...и гордая Россия
Их сбережет, твои созданья вековые —
Неисчерпаемый источник чувств и дум.

Летом 1837 года семья Корнильевых жила на даче в Сокольниках. Туда к ним приезжал Сергей Львович. Екатерина Ивановна вспоминала: “...иногда на мою долю приходилось занимать его”. Как-то дядя привез бюст А. С. Пушкина и поставил его в гостиной. “Сергей Львович сначала не обратил на него внимания и сел, но вдруг увидел бюст, подошел к нему, обнял, зарыдал. Мы все прослезились. Это не была аффектация, это было искреннее чувство его”.

Закончив службу у Трубецких, Корнильев перебрался в Панкратьевский переулок, а затем купил небольшой одноэтажный деревянный дом неподалеку — в Уланском переулке. Сюда, а не на Покровку, как установил В. И. Стариков, осенью 1849 года приезжал будущий ученый Дмитрий Иванович Менделеев вместе со своей матерью и сестрой.

Во всех воспоминаниях о Корнильеве, а они есть у М. П. Погодина, И. М. Снегирева, Е. И. Поповой и других, отмечались его доброта, честность, готовность помочь делом и советом. Погодин писал, что наука и словесность возбуждали в нем искреннее к себе уважение и что во всяком общественном деле, которое касалось пользы искусства, науки, литературы, он всегда был верным, всегда готовым участником, на которого заранее можно было положиться.

Василий Дмитриевич Корнильев скончался 17 февраля 1851 года. В некрологе, помещенном в мартовской книжке “Москвитянина”, говорилось: “...многие, не только в Москве, но и в разных концах России, помнят его истинно русское хлебосольство. Он не был литератором, но был другом и приятелем многих литераторов и ученых
 
 Дом № 22 на Покровке