Скульптор Нерода Юрий Георгиевич

Скульптор Нерода-средний, Юрий Георгиевич, не представляет, что его жизнь могла пройти вне искусства, хотя его биография начиналась в самое неподходящее для муз время. Он родился в Чернигове в разгар Гражданской войны. В тот день в город вошли петлюровцы, и отец, Георгий Васильевич, бежал за акушеркой под стрельбу и гомон полупьяных солдат. А когда Петлюру выгнали, художники (Нерода работал с Хвостенко и Штеренбергом) организовали в Чернигове кукольный театр, ездили по красноармейским частям и показывали представления. Вместе с ними ездила и мать, тоже художница, а крошечный Юра оставался на попечении бабушки. Первыми его игрушками были театральные куклы. Потом семья переехала в Москву, Георгий Васильевич поступил в Школу живописи и ваяния, а его жена Наталья Федоровна – в Строгановку, на декоративное отделение. И приобщение Юры к творчеству началось с того, что он помогал маме придумывать рисунки для тканей. Г.В.Нерода вскоре вступил в АХХР (Ассоциация художников революционной России) и уже серьезно начал заниматься скульптурой. Лепил Пугачева, Пестеля, Рылеева, многих знаменитых современников, был одним из первых скульпторов, ваявших Ленина.

Перед самой войной на родину, Украину, был отправлен уже готовый памятник Коцюбинскому работы Г.В. Нероды. Увы, скорее всего он попал к немцам на переплавку. Юрий Георгиевич сейчас затрудняется вспомнить, помогал ли он отцу при его изготовлении, наверное, это было так. К началу 40-х он уже не сомневался, что станет скульптуром. В армию его призвали с третьего курса художественного училища им.1905 года. – Зиму и весну 40–41 годов я прослужил в Москве в Чернышевских казармах. А в июне в составе мотострелкового полка 1-й гвардейской дивизии отправился на фронт. Спустя месяц мы попали в окружение, в плен, а потом в лагерь в Смоленске. Оттуда нас отправили на поезде в сторону Германии. Не доезжая Орши, я с поезда соскочил, благо платформы были открытыми, стоял только охранник с пулеметом. Удрали мы вместе с моим другом, Володей Медведевым (он, кстати, потом помогал Вучетичу в воздвижении памятника в Сталинграде).

А пришел я с фронта контуженным, лежал в госпитале, выписался и после трех месяцев отпуска должен был опять идти воевать. Но за это время я успел вырубить своего “Сибиряка” – деревянную фигуру партизана. Она экспонировалась на выставке, посвященной Красной Армии, получила хорошие отзывы, и это была моя первая слава… На Северо-Западный фронт я поехал уже в составе бригады художников, которые делали портреты красноармейцев – для прессы и для истории. Жаль, объем журнала заставляет оборвать рассказ Юрия Георгиевича Нероды. Когда человеку за восемьдесят, ему всегда есть что вспомнить, а если этот человек еще и объездил весь свет, встречался с историческими личностями, поставил памятники в нескольких городах не только России, но и мира… Мало назвать его свидетелем эпохи, он создавал ее образ. Ведь, глядя на памятники, будут представлять и наше время, и нас самих.

Не могу удержаться от щекотливого вопроса – не скучно ли художнику повторение одной и той же темы? Я имею в виду бесконечные изображения вождей, ведь целые поколения скульпторов были вынуждены заниматься этой рутинной в общем-то работой. Понятно, что такие заказы были престижными и хорошо кормили авторов, но насколько это интересно?

– Это уже потом изготовление подобных скульптур было поставлено на поток. А в ранней молодости – и нашей, и государства – мы относились к этому иначе. Отцу как-то удалось достать уникальные кадры, съемку выступлений Ленина. И вот, я помню, в маленькой комнатушке на 1-й Мещанской, где мы тогда жили, папа по ночам прокручивал ее раз за разом, изучая ракурсы, жесты, мимику… Мне повезло – я много работал вместе с отцом. Можно вспомнить хотя бы памятник героям-североморцам (после трагедии с “Курском” вы его, наверное, часто видели по телевизору). Я вообще не могу упрекнуть судьбу в том, что моя работа не была востребована или я делал то, что мне не нравилось. Да, был социальный и даже политический заказ, но я всегда занимался творчеством и счастлив, что это имело определенный резонанс. Например, скульптурная группа, которую я делал для въезда в Никитский Ботанический сад в Ялте, побывала в Париже, на выставке в Саду Родена, будучи уже собственностью Третьяковской галереи. Участвовал я и выставках ЭКСПО в Лондоне, Монреале, Рио-де-Жанейро, Скопане (США). Между прочим, карьера обоих старших Нерод не была устлана розами. Удивительно, но ни Георгий Васильевич, ни Юрий Георгиевич никогда не были членами ВКП(б) или КПСС. И это в те времена, когда провозглашался лозунг “Искусство не может быть беспартийным!”. Чтобы оградить старшего Нероду от преследований за дворянское происхождение, потребовалось вмешательство Луначарского. А когда скульптуры Нероды-среднего претендовали на победу в конкурсах, ему приходилось слышать и такое: “ Ну что ж, работа хорошая. Но ведь автор беспартийный…”

Скульптура всегда была самым политизированным из изобразительных искусств: со времен фараонов правители желали себя увековечить. Но пожалуй, только в нашей стране, где масштабы были поистине египетскими, многие памятники не пережили ни памяти о своем времени, ни своих создателей. Поклонение живым богам быстро сменилось ненавистью, а пострадало первое, что можно было уничтожить, – изображения, даже если они представляли несомненную художественную ценность (памятник Дзержинскому работы Вучетича, пожалуй, самый яркий тому пример).

Памятник Чернышевскому стоял еще в ленинском плане монументальной пропаганды. В Москве была улица Чернышевского, а памятника на ней не было. Ирония судьбы – когда он появился (всесоюзный конкурс выиграли Г.В. и Ю.Г.Нероды), улицу переименовали, вернув ей историческое название – Покровка. Как мы помним, изваяния многих деятелей, в свое время причисленных к лику “коммунистических святых”, после перестройки постигла печальная участь быть выброшенными на задворки. Чернышевского спасло, наверное, то, что все-таки Николай Гаврилович был писателем…

Сегодня, казалось бы, художник гораздо более свободен в самовыражении, чем раньше. “Ну я-то уж точно свободен”, – смеется Нерода-младший, правда, не слишком радостно. Скульптор не может творить “в стол”, и главная тому причина лежит на поверхности: ведь скульптура – это большие материальные вложения. “Почему вы не участвуете в конкурсах, ведь и сейчас они проводятся, открываются памятники?” – спрашиваю я Юру и его коллег. Впрочем, вопрос риторический. Почему авторов этих памятников можно пересчитать по пальцам одной руки? Каждый год художественные вузы выпускают сотни скульпторов и живописцев, а на слуху всего несколько имен, разве все остальные бесталанны? Эта невеселая тема требует отдельного разговора. Пусть пройдет хотя бы несколько десятилетий, и станет понятно, какие монументы дня сегодняшнего останутся памятником эпохи безвременья, а какие – украшением площадей.

“Цель творчества – самоотдача, а не шумиха, не успех. Позорно, ничего не знача, быть притчей на устах у всех”. Эти слова повторяли так часто, что цитата стала звучать затерто-назидательно. А все-таки это верно до последней буквы. Поэтому до глубокой ночи и не гаснет свет в мастерских на Верхней Масловке, в знаменитом “доме художников”. И какие замечательные живописные, графические, скульптурные композиции можно увидеть на выставках молодых художников! По старинке мы и сорокалетних все еще называем молодыми, хотя многие из них – вполне состоявшиеся мастера. Юрия Нероду, выпускника Суриковского института Академии художеств, ученика знаменитого Павла Бондаренко (автор памятника Гагарину в Москве), кое-кто из старших товарищей по цеху до сих пор путает с отцом. Но достаточно посмотреть на его работы, чтобы понять – перед нами художник со сложившимся стилем, видением мира, собственной философией, если хотите. Юра экспериментирует с разными материалами: традиционная бронза, алюминий, дерево, керамика. Нечасто приезжая к нему в мастерскую, я всегда удивляюсь – еще недавно здесь были пластилиновые “наброски” будущей работы, как будто вчера размешивался гипс, а сегодня Нерода уже упаковывает законченное произведение, чтобы выставить ее в ЦДХ.

“Кажется, неплохо получилось”, – высшая оценка собственной работы, которую мне приходилось слышать от Юрия Нероды, пусть даже эта скупо похваленная скульптура с удовольствием приобретается западным коллекционером. Дома у него есть свой критик, и очень строгий – жена. Светлана Орел, главный художник гжельского завода “Электроизолятор”, прекрасная керамистка, человек исключительной трудоспособности, которой она увлекает других. На счету Светланы и Юрия солидное количество выполненных керамических заказов и несколько совместных выставок. А самое дивное семейное творение – это Егор Юрьевич, Нерода-маленький. Ему всего несколько месяцев, но будущее Егора, кажется, предрешено. Его первые зрительные впечатления – гипсовые копии произведений работ деда и прадеда, стоящие в саду подмосковного дома-мастерской, где живут Нероды, будущая скульптура отца, еще завернутая во влажный холст, мамина керамика вдоль стен. “Не могу так долго сидеть без дела, – жалуется Светлана. – Вот еще чуть-чуть подрастет Егор, будем вместе ездить в Гжель, на завод”. Так что кем будет малыш, понятно – художником, конечно. Уже в четвертом поколении.

Надежда Жуковская

Материал взят с сайта