В МОСКВЕ РАСТУТ И СТАРИКИ
Стоят по Москве дома - десятки, сотни тысяч. Каждый день, проходя вдоль них, москвичи скользят взглядом по привычным фасадам. Но вдруг однажды глаз останавливается - наблюдателя, не успевшего еще стать совсем равнодушным к красотам родного города, поражает загадочная деталь, странность, изломанность силуэта, а то и какая-нибудь явная нелепость. И в голове наблюдательного москвича непременно возникает вопрос: "А что этим хотел сказать архитектор?"
Вопрос этот влечет за собой обращение к книгам, поиски в библиотеках, архивах, встречи с такими же увлеченными москвичами, и наконец, разгадку осознанной некогда загадки.
Часть 1.
Не шути с дамами: эти шутки глупы и неприличны.
Почти Козьма Прутков. Мысли и афоризмы.
Одну такую загадку триста лет назад загадал потомкам некий Петрушка (так он сам себя назвал) Потапов. Была в Москве сказочная, неповторимо прекрасная церковь - Успения на Покровке. Сейчас на ее месте - чахлый скверик по левой стороне в начале улицы Чернышевского. Бессмысленный снос этого храма - пожалуй, самая тяжелая утрата, понесенная нашим городом в тридцатых годах.
Но сейчас речь пойдет не о проблемах охраны культурного наследия, а всего об одной небольшой детали убранства храма, которую вынули из стены при разборке - резной каменной доске с надписью "Лета 7204, октября 25 дня, дело рук человеческих, делом именем Петрушка Потапов". Что хотел сказать этим неведомый Петрушка?
Стремился ли он подчеркнуть, что чудесная церковь выстроена не ангелами небесными, а человеческими руками? Или желал увековечить свое имя? В качестве кого - зодчего, создателя всей церкви? Или умелого резчика, изготавливавшего богатейшее резное убранство? Что подразумевал он под делом рук своих? Если все церковное здание, то обладал Потапов редкостным архитектурным талантом, и место ему в одном ряду с В.Баженовым, Ф.Шехтелем, А.Щусевым, В.Кубасовым.
Наконец, нельзя исключить еще один вариант. Может, был Петрушка вовсе не зодчим, и даже не резчиком, а просто шаловливым подмастерьем, который в восторге от освоенных премудростей камнерезной науки высек для пробы свое имя на работе учителя, подобно тому, как исписывают своими автографами бестолковые туристы стены памятников.
И если так, то проделкой своей задал Петрушка практически неразрешимую загадку исследователям московской старины. Споры о Потапове ведутся больше века, без всякого успеха и даже без какой-либо надежды на разрешение в будущем. Удалось лишь найти в архивах упоминание о каком-то шелковом мастере Петрушке Потапове. Но он ли это? А пока суть да дело, переулок по соседству на всякий случай назвали Потаповским...
А вот и еще одна милая шуточка - дом Дружбы народов на Воздвиженке, известный под названием "мавританского замка". Здесь, похоже, шутил не столько зодчий, сколько заказчик - непутевый Арсений Морозов. В немалой степени его развлечением способствовал унаследованный от предков солидный капитал. Очевидно, озорное желание найти бешеным деньгам какое-то потрясающее воображение применение и подвигло Арсения на создание своего "замка". Ну и, конечно, для подобной шуточки надобно было подобрать соответствующего зодчего.
Исполнить прихоть Морозова взялся В.А.Мазырин, архитектор второстепенный, но личность весьма своеобразная, чтобы не сказать странная - мистик и спирит, везде и всюду видевший проявления потустороннего мира. С загробными увлечениями никак не вязался цветущий вид спирита, за который он получил от своих друзей Ф.И.Шаляпина (знаменитого певца) и К.А.Коровина (выдающегося художника) прозвище "Анчутка". Из мемуаров Коровина известно, как весело и вдохновенно дурачили замороченного спиритизмом Анчутку его приятели - сугубые материалисты. На даче Шаляпина под Переславлем-Залесским бедному архитектору являлись таинственные ночные огни и белые фигуры, сфабрикованные насмешливыми друзьями. От всей этой жути спирит спасался бегством, но его доклад о сих "явлениях потустороннего мира" имел колоссальный успех в московском обществе спиритов.
Кстати, спроектированная тем же Мазыриным дача Шаляпина протекла после первого же дождя, что вынудило незадачливого зодчего подхватить чемодан и убраться подобру-поздорову на ближайшую станцию железной дороги.
Морозов и Мазырин нашли друг друга - очевидно, по принципу "рыбак рыбака видит издалека". Вместе они сработали здорово - архитектор на деньги купца съездил в Португалию, где набрался "мавританского духа", а главное, срисовал кучу архитектурных мотивов, из которых потом и скомпоновал "мавританский замок" на Воздвиженке.
Но шуточка вышла не слишком веселая. Первой на нее откликнулась мать шутника - женщина старого закала. Ее реакция вошла во все сборники московских анекдотов: "Раньше только я знала, какой ты дурак, а теперь это вся Москва знает". Затем "замок" и его владелец удостоились внимания властелина дум тогдашней интеллигенции - Льва Толстого. В романе "Воскресение" он заставил героя обратить внимание на рабочих, вынуж- денных "строить этот глупый, ненужный дворец какому-то глупому и ненужному человеку". А поскольку голосу маститого старца внимала вся Россия, этикетка "глупого и ненужного" прилипла к Арсению на века. В общем, не удалась шутка...
Да еще вскоре после завершения дома его незадачливый владелец окончательно "дошутился". В 1908 году пьяный Арсений в доказательство того, что может вынести любую боль, сам прострелил себе ногу. Рана была пустяковой, но повлекла заражение крови и скорую кончину. Именно так описывают смерть Морозова очевидцы.
В создании "мавританского замка" Морозов и Мазырин спелись совсем неплохо, но были в истории Москвы и примеры противостояния заказчика и исполнителя. В 1775 году Екатерина II поручила знаменитейшему из всех московских архитекторов В.А.Баженову строительство загородного дворцового комплекса в Царицыне. Заказ престижнейший, который, казалось бы, обеспечивал карьеру зодчего на много лет вперед. Тем более неожиданным стал трагический финал предприятия.
Царицынская драма еще долго будет притягивать к себе внимание, будут возникать все новые и новые версии, объясняющие случившееся, но большинство из них так или иначе будут исходить из принадлежности Баженова к масонам. Действительно, документы того времени подтверждают, что Василий Иванович играл заметную роль в ложах "вольных каменщиков", в число которых входил и нелюбимый матерью наследник престола - будущий Павел I. Это часть истории, объясняющая исходную "расстановку сил", никакому сомнению не подвергается.
А дальше начинаются домыслы на тему "Что он хотел сказать?". Скрупулезному изучению подвергаются сохранившиеся части баженовского комплекса в Царицыне и чертежи разрушенных корпусов. В их декоративном убранстве фасадов, в узорах, в форме оконных проемов находят масонские знаки, выражающие что-то малоприятное для высокопоставленной заказчицы. Некоторые вошедшие в азарт исследователи видят таинственные масонские фигуры в планах дворцовых корпусов, и даже генеральный план всей усадьбы, по их мнению, несет в себе какие-то угрожающие намеки.
Если принять сию версию, то получается, что зодчий поиздевался над коронованной старушкой, буквально "набив" ее жилье ненавистными ей символами. Стремился ли к этому Баженов, или это получилось нечаянно, но приходится признать, что издевка вышла достаточно злая.
Но гораздо более злой, поистине беспощадной, вышла ответная "шутка" Екатерины. Она попросту приказала снести главную часть комплекса - дворец. Причем сделала это не в запале первого впечатления, а обдуманно, через несколько месяцев после знакомства с почти законченной усадьбой. Видимо, раздражение было настолько велико, что даже очевидные доводы политического и экономического характера не заставили обычно практичную Екатерину отказаться от злобной мести зодчему.
Не правда ли, милы царицынские шуточки? Не понятно только, кто кого "перешутил"...
Двадцатые годы нашего столетия можно с полным основанием назвать эрой надстроек в московском зодчестве. Город еще не был готов к массовому строительству, а хлынувшим во вновь ставшую столицей Москву людям требовалось жилье, а административному аппарату - кабинеты.
Надстройки, для которых не требовалось прокладки инженерных сетей и дорогих работ нулевого цикла (проще говоря, фундаментов) оказались самым дешевым путем решения чисто утилитарной задачи - увеличения полезной площади. Так как старые здания не внушали полной уверенности в своей прочности, новые этажи старались по возможности облегчать. Поэтому широкое распространение в эти годы получили легкие материалы и конструкции. Так, широко использовались шлакобетонные камни (блоки), весившие гораздо меньше обычных кирпичей.
На эстетическую же сторону никакого внимания не обращали. Из-за этого в двадцатых годах ряд крупных зданий получили верхние части, выделяющиеся крайней простотой, даже примитивностью. К их числу относятся, например, верхние этажи бывших Матросской (Стромынка, 32) и Ремесленной (Делегатская улица, 20) богаделен. Выбор для надстроек бывших богаделен, очевидно, был не случайным. Дело в том, что оба здания входили в число наиболее обширных в Москве, но при этом имели всего два этажа. Увеличение их высоты позволяло добиться максимального прироста жилплощади при минимуме затрат.
Примерно в то же время выросло вверх еще одно крупное здание - бывшие Мещанские училища (Ленинский проспект, 6). В отличие от предыдущих, его использовали не для жилья, а для высшего учебного заведения - Горной академии, но надстройка получилась такой же примитивной.
Лишь к началу тридцатых годов зодчие, пережив первую надстроечную горячку, критически обозрели то, что успели наворотить за несколько лет. Взглянули, ужаснулись и решили исправиться. Кое-где это похвальное намерение даже осуществили. Скажем, обезображенный фасад вышеупомянутой Горной академии привели в божеский вид. Сию работу в 1935 году выполнили по проекту В.Ф.Кринского, одного из авторов Северного речного вокзала.
Это было время, когда, пожалуй, впервые в истории Москвы был поставлен вопрос об облике не отдельных зданий и ансамблей, а всего города в целом. Определенная роль в формировании новой Москвы отводилась надстройкам, ставшим оружием в борьбе с вопиющим безобразием многих улиц старого города. Распространяемые ныне журналами и газетами душещипательные сказки о неповторимой прелести дореволюционной Москвы не имеют ничего общего с исторической правдой. Наряду с грязью, отсутствием элементарных удобств, ветхостью и неухоженностью застройки, сильно портила впечатление и ее полная бессистемность. В начале XX века ряды домов, выстроившихся вдоль центральных улиц города, вызывали неприятные ассоциации со щербатыми ртами. Дом в два этажа, вплотную к нему семиэтажный, потом - трех- и пятиэтажные. Более высокие здания поочередно открывали - 3 - идущему вдоль улицы торчащие над крышами соседей- коротышек боковые брандмауэры - глухие, тюремные по своей мрачности стены из красного или серого кирпича. Похоже, у их хозяев и строителей даже мысли не возникало о придании им хоть какого-то благообразия. Если не совсем ликвидировать, то в значительной степени сгладить оставляемое торчащими брандмауэрами ощущение незаконченности и неприютности позволяло выравнивание высоты домов. Но, прикрывая одно безобразие, надстройки не должны были сами пугать прохожих. И вот тут-то мнения архитекторов коренным образом разошлись. Не мудрствуя лукаво, некоторые из них принялись просто воспроизводить в надстройке декор нижней, старой части здания. При этом не забивали себе головы такой ерундой, как оценка его художественной ценности, вкуса, наконец, гармонии (или противоречии) с соседями.
Яркий пример разных подходов в надстройкам можно найти в Театральном проезде - это два дома, стоящие между Малым театром и "Детским миром". Первый из них (на углу Неглинной улицы) был выстроен в 1893 году по проекту С.С.Эйбушица для семейства Хлудовых в едином комплексе со знаменитыми Центральными банями, расположенными во дворе. Сто лет назад дом был ниже на два этажа - они появились лишь в 1934 году, но распознать это нелегко, так как оформление их довольно точно воспроизводит декор старой части.
Соседний дом, занимавшийся Министерством морского флота, год назад выгорел в результате пожара, заставившего всех московских пожарных провозиться с ним больше суток. Те, кто еще помнят внешний облик погорельца, наверняка посчитали бы его постройкой тридцатых-сороковых годов нашего столетия. На самом же деле он почти ровесник предыдущего (выстроен в 1896 году по проекту Л.Н.Кекушева), а юную для подобного старца внешность обеспечила произведенная в том же 1934 году надстройка. Архитектор С.Е.Чернышев не стал подгонять декор новых этажей под старину, он сделал как раз наоборот - старые этажи вместе с новыми он отделал по своему вкусу. И успеха, надо признать, добился. Дом выглядел строго и представительно, как единое целое, хотя при внимательном рассмотрении разновременность его частей выявить было можно - например, по разной форме и размерам оконных проемов.
Что-то среднее между крайностями представляла собой надстройка на углу Кузнецкого моста и Петровки (некогда здесь размещалось Министерство другого флота - речного). Именно этот дом играл роль статистического учреждения, где разворачивались события фильма "Служебный роман". Но целиком весь дом в картину не попал, а потому внешний вид его большинство москвичей представляет довольно смутно. Так что, если случится проходить мимо, скажем, по пути из ЦУМа в Петровский пассаж, не поленитесь, поднимите голову. Вам откроется интересная картина типичной надстройки конца 1920-х годов. Основной объем здания, выстроенного в 1900 году по проекту известного зодчего И.А.Иванова-Шица (им, в частности, создано и здание нынешнего театра имени Ленинского комсомола), отделан в стиле модерн.
Этот эффектный архитектурный стиль оказался на редкость недолговечным. Первые его образцы появились в Москве в последние годы XIX столетия, а уже в 1914 году все уважающие себя зодчие дружно изживали его пережитки. Видимо, негативное отношение к модерну и послужило причиной того, что архитекторы, проектировавшие два надстраиваемых этажа, не решились отделать их в духе четырех нижних. Но, добиваясь наибольшего согласования старой и новой частей дома, они подхватили и повторили ритм его основных вертикальных членений. В результате скромные верхние этажи не смотрятся инородным телом на фоне богато декорированных нижних.
Подобные решения вызывали яростное возмущение критиков, вполне обоснованное с точки зрения архитектурных теорий. Еще бы - налицо были отход от магистрального направления советского зодчества, эклектика и стилизаторство в худшем смысле этих слов, несоответствие старых форм новому содержанию. Один из вошедших в раж критиканов призывал даже "отбить руки у реакционеров-архитекторов" (конечно, символически). Особый гнев рвателя и метателя вызывали надстройки двух классических зданий - бывшего дома Мусина-Пушкина (Спартаковская улица,2) и Покровских казарм (Покровский бульвар,3).
Первый дом (а точнее, даже дворец) прославился тем, что в его стенах в огне пожара 1812 года погиб драгоценный список "Слова о полку Игореве". Затем дом занимала вторая мужская гимназия, после революции Индустриально- педагогический техникум, а затем - Московский инженерно- строительный институт. Как и всякая уважающая себя классическая постройка, дом имел внушительный портик с массивным треугольным фронтоном, возвышающимся над тремя этажами. Поэтому при надстройке четвертого этажа проектировщики оказались перед дилеммой - сохранение фронтона оставляло без окон одно из наиболее крупных помещений нового этажа, а разборка фронтона лишала здание его главного акцента. Был выбран первый путь, дом сохранил свое основное украшение, но стал выглядеть несколько нелепо.
Примерно то же произошло и в Покровских казармах (Покровский бульвар, 3), выстроенных при Павле I архитекторами О.Д.Жилярди и Ф.К.Соколовым. Сначала они были двухэтажными, но очень скоро их надстроили. Длинный трехэтажный корпус с массивным восьмиколонным портиком в центре вытянулся чуть ли не на полбульвара. А в 1920-х годах над казармами, именовавшимися уже Дзержинскими, появился четвертый этаж. Его строители, словно позабыв о том, что надстройка заведомо искажает пропорции здания, ослабляет роль портика, портит общее впечатление, занялись мелочами. С реставраторской точностью они повторили облик нижних этажей и даже для полного соответствия налепили вверху ряд фальшивых окон! Пожалуй, в данном случае можно согласиться с резкостью критика.
Совсем иначе действовал архитектор Н.В.Гофман-Пылаев, которому достался ответственный заказ Кремлевской больницы. В те времена она располагалась в самом начале улицы Воздвиженки, позже вошедшей в состав проспекта Калинина. На красную линию улицы выходили одноэтажные флигеля богатой усадьбы графов Шереметевых. После надстройки они выросли до четырех этажей, слились воедино, а полученное в результате здание вызывает смутные ассоциации с морским теплоходом. Последний факт объясняется тем, что свое творение зодчий решил в лучших традициях конструктивизма, обойдясь без каких-либо внешних украшений, зато мастерски обыграв взаимодействие нескольких объемов, составляющих сложную композицию. Сегодня, находясь в окружении признанных памятников архитектуры, дом номер 6 с честью выдерживает это ответственное соседство.
Отличного результата добился и М.И.Рязанов, которому поручили реконструкцию ответственного в градостроительном отношении участка на углу Воронцовской улицы и Глотова переулка. Здесь уже стояли два отдельных корпуса, один - в четыре, другой - в пять этажей. Плоскости их фасадов не совпадали (то есть одно стояло несколько ближе к улице, чем другое), полы и окна располагались в разных уровнях, причем даже в разных секциях одно и того же корпуса (видимо, он также получился путем надстройки). И вот эти-то разномастные лоскутья нужно было сшить в единое целое.
Зодчий справился с этой работой почти гениально, но не в пример Гофману-Пылаеву он широко использовал изысканный архитектурный декор. Прежде всего оба старых здания были приведены к общей высоте в семь этажей. Разрыв между корпусами застроили, но вставку отодвинули подальше от улицы, замаскировав тем самым несовпадение фасадов и значительно ослабив неприятное впечатление от разницы в уровнях окон. Вдобавок вставка получила наиболее нарядное оформление, сосредоточивая на себе внимание зрителей и отвлекая их от оставшихся несообразностей получившегося фасада. Еще богаче задекорировали смотрящий на улицу торец корпуса вдоль переулка. В результате возникло здание, - 8 - лишенное четких признаков, по которым можно было бы определить время его возведения. Но ладно бы только этот малоизвестный дом, стоящий на не слишком оживленной улице. Часто даже знающие свой город москвичи не в состоянии вспомнить, когда приобрели свой нынешний вид здания, расположенные в самом центре. Вообще, сегодня отношение к надстройкам самое равнодушное. Иногда кажется, что людям лень поднять голову вверх, и посмотреть, сколько этажей в доме. Три, пять или семь - неважно, дом есть дом, а магазины все равно расположены внизу.
А может быть, рост старых домов вверх плохо откладывается в памяти. Примером может служить господствовавшее над площадью Дзержинского (ныне Лубянской) административное здание КГБ. Казалось бы, на это видное издалека здание просто нельзя не обратить внимания, тем не менее лица, живущие в Москве уже десятки лет, и даже занимающиеся изучением ее архитектуры, утверждают порой, будто бы свой нынешней облик оно обрело в 1946 году. На самом же деле это произошло гораздо позже и почти все москвичи, забегая в 1980-х годах в "Детский мир", могли любоваться, как быстро и четко строители сливали два разных по высоте дома в одно величественное здание.
Чтобы объяснить путаницу в сознании москвичей, нужно слегка углубиться в историю дома на Лубянке. Его прообраз возник 1899 году, когда здесь выстроили пятиэтажный доходный дом страхового общества "Россия", составляющий ныне основу левого крыла административного здания. Проект выполнил академик архитектуры А.В.Иванов, специализировавшийся на богатых многоквартирных домах и первоклассных гостиницах (им, в частности, выстроена гостиница "Националь"). В соответствии со пристрастиями автора, полностью совпавшими со вкусами заказчика, постройка получила пышный, утомительный для глаза лепной декор и фигурную крышу.
В тридцатых годах дом, занимавшийся уже НКВД, надстроили на два этажа, отделка которых в общем сохраняла прежний стиль. Затем, в 1946 году справа, вплотную к дому встал новый семиэтажный корпус (нынешнее правое крыло), который сразу же получил свой нынешний вид. Автор проекта, славный зодчий А.В.Щусев, рассчитывал, что одновременно со строительством правой части старая, левая будет переоформлена в том же стиле. Но то ли средств не хватило, то ли сыграли свою роль иные соображения, только осуществились планы зодчего только спустя сорок лет. И все это время здание состояло из двух резко различных половин - строгого, монументального нового и богато разукрашенного старого, которое к тому же заметно уступало соседу в высоте. Граница между половинами проходила чуть-чуть левее средней башенки с часами.
Приведенные примеры, конечно, не исчерпывают исключительного разнообразия судеб и архитектурных решений надстроенных московских домов. Их очень и очень много. Чтобы убедиться в этом, все читатели приглашаются на увлекательный поиск надстроек только на одной московской улице, которым КДО займется ровно через неделю.
Газета "Квартира. Дача. Офис" от 14.01.2000
Материал взят с сайта www.kdo.ru