Глазычев В.Л. Бульвар и его окрестности
Цеховая структура процессий пострадала в первую очередь в странах Реформации, где, вместе с отказом от декора церквей, на время воцарялась демонстративная скромность в одежде. В местах, где происходили столкновения традиционной католической и протестантской культур, следовало ожидать появления нового. Париж был как раз таким местом, и именно в Париже появляется новый тип городского пространства - Бульвар. Автором бульвара можно считать Екатерину Медичи, злую героиню трилогии Дюма.
При парижском дворе Медичи создается первый бульвар, следов от которого уже давно нет. А, собственно, что такое бульвар?
Примитивный ответ ясен: некоторая череда деревьев по обе стороны дороги, выделенной из внешнего окружения. Но это же не ответ. А что собой представляет бульвар, как ядерная форма пространства?
Сама по себе схема никогда не возникает как следствие прямой проектной воли. Она обязательно оформляет скрытую потребность - невнятную, лишенную формы. Вакуум, бедность городской среды, возникший в силу отмирания классической цеховой процессии, начал заполняться совершенно особым образом. Любопытно, что прототип бульвара как социального института возник не в Париже, а в Риме. Главным зрелищем Рима эпохи позднего ренессанса был парадный выезд кардиналов из их дворцов в Ватикан. Это система процессуального оформления движения из точки А в точку Б, которая должна была нести в себе все признаки величия, знаковой его предъявленности. Это - на полмили череда карет со слугами, ассистентами, их охраной, ее ливреями, гербами. Так новая феодальная система, выросшая над потерявшей значение цеховой системой символизации, создала нечто, что для городского зеваки стало главным ежедневным зрелищем. Добрых два-три десятка кардиналов, едущих из своих дворцов к Ватикану, создают некую, ритуально повторяющуюся динамику, позволяющую из некоторых точек на это глазеть. Великая функция городского пространства - “глазеть”. Сегодняшние король бейсбола, рок-группа или кто-то столь же важный для массовой культуры играют такую же роль, что и римские кардиналы 16-го века.
Рим создал этот спектакль по вполне понятным причинам. Он имел центр вселенского притяжения - папский престол. Вся система ритуалов отстроена вокруг него наиболее изящным образом, полнее, чем вокруг светской власти. Для пространственного оформления “трибун” – тротуаров, с которых можно было глазеть на главное зрелище города и мира, - пробивается широкая улица – Корсо.
Париж ставит на место папского двора королевский, но это был тесный, плотно застроенный город, где физически не было места для тротуаров-трибун. Лувр – совсем не такой, каким его можно видеть сегодня - обстроен со всех сторон. И возникает удивительной новизны идея – выстроить ритуальное пространство линейным образом. Возникает бульвар, как протяженное место, по которому могут двигаться придворные будучи достойным зрелищем для жителей разросшегося города, уже не помещавшихся на его маленьких площадях. Это очень любопытная схема: параллельные цепочки деревьев, и процессуальная дорога, по которой двигались в карете и в седле. Это не дорога, бульвар выключен из тривиального городского движения.
Его смысл - быть местом по которому движется предмет глазения, на который могут смотреть глазящие субъекты. Раз возникнув, этого рода форма становится образцом, которому можно только уже подражать. Возникает схема бульвара - места, вдоль которого совершаются качательные движения, не имеющие конечной цели. Движение и есть предмет.
Уже при Генрихе IV, обменявшем протестантизм на Париж, закладывается начало Большой оси Парижа: от парка перед дворцом Тюильри начала протягиваться в течение трех веков бесконечная перспектива бульвара. Через полтора века возникает следующее звено - Пале Рояль, замкнутый прямоугольник земли, принадлежавшей брату короля. Здесь бульвар помещается внутрь площади. Форма переворачивается по смыслу, лишается привычного содержимого, где субъект, на которого смотрят, иной, чем субъект, который смотрит. Теперь те же самые персонажи, которые смотрят на фланирующих, в любой момент меняются с ними ролями и становятся теми на кого смотрят. Глазение на движущихся и движение в роли смотримых в середине 18-го века получает уже совершенно отточенную форму.
Это еще не проект: коммерческое вдохновение превратило бульвар в аналог публичного сада, и так организованное место начинает впитывать в себя город, как глазеющее сообщество, и после пертурбаций революции, до-оформляется публика, которая смотрит сама на себя. Это место, охраняемое собственной полицией. “Подлый” народ сюда не попадает.
Принцип Пале-Рояля переносится на городские бульвары как естественное место пребывания “чистой публики”. Сама форма бульвара с этого момента закрепляется как неогороженное, но выделенное сословно-классовым образом пространство публики, которая отличает себя от просто горожан, что и признается этими просто горожанами.
Естественно, что именно такое пространство, отсеченное невидимой границей и видимым отличием оформленности от обычной улицы, обрастает лавками и ресторациями для “публики”.
Модель эта почти незамедлительно приобретает ранг универсального цивилизационного образца, и бульвар становится символом “столичного” в городе. Образец такого рода безусловен, его можно к себе ввозить и пытаться воспроизвести, что и возникает по всему миру. Невская перспектива в Петербурге возникает как именно бульвар, ведь главное в бульваре - выделенность, обособленность от коммуникационно-транспортной функции дороги. Вы же помните Невский проспект у Гоголя или в записках Пушкина, где “все”, все общество, вся публика оказывается в этом пространстве. Бульвар в этом отношении сакрален, и московские бульвары старого бульварного кольца давно восстановили эту сакральную функцию - по ним же нет движения, кроме специального. Только тележка для мусора может проехать. Это сакрализованное. пешеходное пространство в этом городе.
Воспроизведение образца в странах Европы понятно, но ведь его воспроизводят и в Америке! При обустройстве столиц колоний, где, как и во всяком другом колониальном городе с античных времен, разбивали элементарную сетку кварталов, без бульвара дело не обходится. Короткий отрезок улицы, ведущий к дому генерал-губернатора, непременно имитирует бульвар высаживанием двух линий деревьев. Американская демократия, ничего общего не имевшая со феодальной историей, тем не менее, воспроизводит образец при обустройстве улиц перед капитолиями штатов.
Пространственная форма предполагает воспроизведение ритуалов, сопряженных с ней исторически. Именно бульвар – и в Америке, и в Австралии – становится местом, где публика сама себя демонстрирует и сама себя разглядывает, а все это вместе оказывается зрелищем для публики попроще, которая уже давно воспринимает бульвар (непременно открытый в отличие от запираемых парков) как важный элемент своего приобщения к городской жизни. Модель работает как часы. Колониальные города Южной и Центральной Америки начинают воспроизводить схему бульваров, но образ жизни там совершенно другой. Эти города строятся по классической колониальной схеме равномерной сетки, что было закреплено как норма еще в Законах для Индий, принятых еще Филиппом Вторым. Центральная площадь отводилась рынку, так что в городе не обнаруживается места для осуществления “бульварной” функции.
И тогда вне города возникает схема, являющаяся латинским вариантом бульвара, - эспланада. Это озелененное место является средоточием городской жизни – за городской чертой, но ведь в колониальных городах Америки пешком перемещалась только чернь. Эспланада – бульвар исключительно для всадников и пассажиров карет. Но как следует разглядеть друг друга на ходу невозможно, и тогда проектируются своего рода “карманы” - подковообразные площади, с которых спешившиеся всадники и дамы, вышедшие из экипажей, рассматривают гарцующих всадников и лица в окнах экипажей, - рассматривают самих себя.
Каждый божий вечер, когда спадает жара, город как культурная общность реализует себя здесь вне города. Здесь происходит самоидентификация публики. Если у Вас нет подходящего экипажа и подходящего коня и соответствующей экипировки, то максимум, что Вы можете себе позволить, это оказаться в заднем ряду этой подковы. Это нигде не прописано, нигде не предписано, это происходит.
Опять таки модель “бульвар” переносится в Америку непроектным образом (воспроизведение поведенческого образца), но она немедленно порождает дальше свое пространственно-проектное оформление. Рано или поздно эспланада обрастает колоннадами, фонтанами, пальмами, которые создают оазисы для смотрящих. Бесконечно важная функция, которая в Латинской Америке существует до сих пор, только вместо коней теперь автомобили. И эта ситуация происходит и сегодня, и работает в схеме как часовой механизм – естественно более демократическим образом. Заряда, содержавшегося в образце, хватило на 300 лет.
Дальше в Европе происходит следующая, забавная метаморфоза. Европейские города начинают сносить свои укрепления, которые становятся функционально бессмысленными. Когда стены были каменными, перенос стены не отражался на судьбе города. Когда в 17-ом столетии возникают земляные укрепления с их миллионами и миллионами кубометров грунта трудолюбиво уложенными в тяжелые валы, в которых вязли артиллерийские снаряды, города отказывались от дорогостоящего сноса. Везде эти валы лишь слегка уплощают, и на их месте формируют бульвары. В Вене (Ринг), в Париже, в Москве. Такие бульвары сохраняют функцию променада, но они уже так велики по протяженности, что утрачивают качества места для прежнего маятникового движения. Когда диаметр кольца бульваров измеряется тремя и более километрами, оно фактически распадается на отрезки, закрепляемые основными культурно-досуговыми учреждениями.
Музеи, филармонии, оперные театры оказываются в этой среде, поскольку их публика есть та самая публика, которая разглядывала самое себя в пространстве бульвара.
Кстати, именно в это время закрепляется и название, восходящее к германскому “фольварк”, что четко указывает на военно-оборонительную генеалогию вторичных бульваров. Это очень существенная деталь переосмысления, которая сразу навязывала себя как форма натурального использования добра, которое есть. Образец есть. Бульвар необходим как форма социальной идентификации. Как пространственная форма, без которой город, будучи поселением, не является городом. Потому-то, когда государыня Екатерина Вторая начинает реконструкцию российских городов, первейшая задача, наряду с обустройством центральной площади, у которой встают присутственные места, - непременное устройство бульваров.
Бульвар есть признак городского образа жизни, и потому есть Бульвар Молодых Дарований в плюгавом городишке из эпопеи Ильфа и Петрова. Есть бульвар - есть город, нет бульвара - нет города. Это просматривается настолько мощно, что прошения об устройстве бульваров направлялись на имя Государя и из заштатных городов.
Когда к середине 19-го века крупнейшие города разрастаются рывком, город расползается физически так, что его обитатели уже не могут собираться в одном месте. Слишком велик. Слишком велик становится в нем и слой публики. Он умножается вообще и умножается социально, втягивая в себя огромное служивое сословие, подтягивая его вверх. Знаменитая реконструкция Парижа, осуществленная в 60-70 годы префектом Османом, с этой точки зрения особенно любопытна.
Префект - государственный чиновник, управляющий городом. Не мэр, а префект осуществляет знаменитую реконструкцию, когда возникает схема Больших бульваров (в любой книжке можно посмотреть). Это уже не только первичное кольцо, но и вторичное кольцо, и радиусы, и хордовые связи. Бульвар утрачивает родовую связь со своим исходным состоянием и преобразуется в некоторую стандартную пространственно-средовую конструкцию. Грубо говоря, это теперь - улица, обсаженная зеленью, и более ничего. Втянув обратно в себя транспорт, бульвар почти умертвил себя как социальный институт идентификации публики. Омертвление бульваров в крупных городах, такая же часть истории этой формы, которая меняет себя постоянно, но присутствие через литературу, - через огромный корпус литературы, через живопись как главная среда действия. Далее в дело вступают фотоаппарат, киноаппарат, и бульвар, расставшись с прежней ритуальностью, включается в новую ритуальность - лирики.
На бульваре назначают свидания, на бульваре ощущается идиллическая выключенность человека из города, хотя город обступает его со всех сторон. Эта лирическая рамка оказывается главнейшей компонентой существования бульвара, сохраняющего качества сугубо светской традиции.
В отличие от улицы и площади, бульвар напрочь свободен от нагруженности религиозными значениями. Он – носитель сугубо светской, мирской культуры. Именно поэтому на очень долгий период бульвар становится главным типом коммерческого пространства. Знаете ли вы, например, что все московские гостиницы были на бульварах? По бульварному кольцу.
Из зала: Рядом с бульварами?
Глазычев В.Л.: Нет, не рядом. Каждый из отрезков бульваров упирается в гостиницу. Следы этого в двух местах сохранились - когда вы спускаетесь по Страстному бульвару к Петровским воротам. Там еще есть бывшая гостиница. И у Покровских ворот тоже. Гостиницы были и по обеим сторонам бульваров. Публика, имевшая средства останавливаться в гостинице, оказывалась там, где место для публики было наиболее натуральным, а раз так, значит там и трактиры, и ресторации, и кратчайшая функциональная связь с магазинами, (как только возникают магазины).
В Париже все универмаги - на бульварах. Речь идет не о рынке, не о лавочках, не о том, что по-средневековому лепилось под жилыми домами внутри. Это уже совершенно другой тип, иная структура торговли, которая тяготела уже не к жилым кварталам, а к местам сосредоточения публики. Особенно любопытно дело обстояло в Лондоне, который реконструировался с 18-го века совершенно особым образом, создав систему, так называемых, жилых площадей - square.
Такая площадь по периметру сплошь обстроена жилыми домами, а ее середину занимает маленький парк. Часть таких парков и по сей день – частные, только жители прилежащих домов имеют ключ от калитки. По-русски сквер – просто маленький парк, что означало полный отрыв от исходной функции. Особенность жилой площади в Лондоне в том, что там действовал и действует категорический запрет на размещение магазинов и пабов. Шумное, суетливое сюда не допускается. Где же оно тогда ему быть? - Там, где возникает бульвар. А другой схемы в этом городе просто не было.
А дальше - последним по времени на сегодня иновариантом, инобытием бульвара стал американский торговый молл. Это, по сути дела, гигантский пассаж, вобравший в себя и развитую зелень. Искусственная она или натуральная, - не суть важно. Бывает и то и другое, смесь того и другого. По сути дела, молл и стал формой сегодняшнего бульвара. Это как бы в пределе. В промежутке есть множество форм обживания бульвара.
Еще в годы моей юности московские бульвары очень четко специализировались по “своей” публике. На Чистопрудном бульваре играли в шахматы. Это был неформальный шахматный клуб, существовавший все 50-60 годы. На Гоголевском бульваре в шахматы категорически не играли, зато там играли в домино, вставив вместо стола фанерку в паз между деревянными рейками спинки скамейки. На Тверском бульваре меняли марки. Там была биржа незаконная, неофициальная биржа филателистов. Эта схема, возникнув еще в годы военного коммунизма, ухитрялась себя каким-то образом воспроизводить. Такого рода специализация не мешала осуществлять и общелирическую функцию бульвара.
А что сегодня? - Все нагрузки, кроме частично лирических ушли, да и лирические оказались в значительной степени задавлены сугубо детско-собачьей прогулочной функцией. И это не только в Москве. На самом деле есть замечательно прослеженные истории из жизни бульваров, но они, в любом случае остаются в мифологическом, в мифо-поэтическом пространстве культуры каждого города. Схема Пале-Рояля - бульвар в интерьере города, бульвар, выключенный из городского пространства, потому что здесь есть проходы на улицы, но создана полная автономность интерьера. Сейчас здесь по форме - бульвар, но функция у него совершенно другая, чисто лирическая. Функция бессюжетного смотрения отсюда давно ушла, потому что смотреть друг на друга стадам туристов совершенно не интересно.
Сейчас делаются попытки воссоздать бульвар без бульвара: Арбат, Камергерский, Столешников переулки, но это уже сюжетика пешеходных зон. Эта мода в Европе началась с конца 60 годов, у нас до нее доросли к 80-м годам, пытаясь при этом задать первичность сугубо коммерческому измерению. Но это отдельный сюжет.
| Место использования |
| Бульварное кольцо |