Штрихи к портретам

Шумно и весело бывало в часы отдыха на гимназическом дворе. Он оглашался смехом, криками, а иногда и плачем мальчишек. Малыши устраивали свалку где ни попадя, старшие гимназисты степенно прохаживались вокруг бассейна и цветников.

Не счесть, сколько гимназических ног прошагало по дорожкам этого двора. Вот перед нами мальчики: все в одинаковых серых брюках и черных курточках со стоячим воротником и медными блестящими пуговицами. Лица серьезные и задорные, пытливые и равнодушные. Одним из них суждено уйти в безвестность, другие станут гордостью не только родителей, гимназии, но и всего отечества.

Этот мальчик с внимательными глазами — Николай Жуковский, его ожидает завидная судьба крупного ученого. А этот утонченно-изящный юноша — Николай Скрябин, он станет дипломатом, и у него родится сын, выдающийся композитор. Особняком среди детей держится долговязый гимназист Костя Алексеев, в будущем известный режиссер и актер Станиславский. А вот мелькнуло шаловливое скуластое лицо Саввы Морозова, человека трагической судьбы. Сосредоточенный вид у двенадцатилетнего Лели Шахматова, впоследствии академика, филолога Алексея Александровича Шахматова.

Нет, нет, уважаемый читатель, эти мальчики никогда, за немногим исключением, не собирались вместе во дворе гимназии, поскольку учились они в разные годы. Но они могли бы сойтись все вместе, будучи взрослыми. И если бы это произошло, о чем бы они могли говорить?

Общих тем, безусловно, нашлось бы немало, но непременно темой номер один для выпускников 4-й московской мужской гимназии стали бы воспоминания о гимназических годах. Наверное, вспомнили бы шумную и многолюдную Покровку с ее магазинами, чайными, кондитерскими, с криками разносчиков: “Калачи, калачи, как огонь горячи!”, “Пышки, пышки, подходите, ребятишки, подтяните штанишки!”. Вспомнили бы, как заманчиво было убежать с уроков в эту уличную круговерть или хотя бы понаблюдать за жизнью улицы из окон старинного дома, проводить взглядом грохочущую по булыжной мостовой линейку — многоместный открытый конный экипаж, в котором пассажиры усаживались на продольной скамье спинами друг к другу. Затем появилась конка, или конно-желгзная дорога. Вагон конки везла по рельсам пара лошадей. По Покровке ходила конка с империалом. Это значит, что вагон имел открытый второй этаж с сиденьями для пассажиров. На империал женщин не пускали, а после имевших место случаев падения сверху на мостовую осторожные кондукторы перестали пускать туда и пьяных, предлагая ехать внизу в первом классе. Со временем конку сменил электрический трамвай.

Если бы бывшие гимназисты собрались вместе, то, должно быть, вспомнили бы каждый своих друзей, общих учителей, да и здание гимназии, такое красивое, ставшее за семь-восемь лет родным, непременно вспомнили бы.

4-я московская мужская гимназия с благородным пансионом при ней была учреждена 1 июля 1849 года, отделившись от Московского дворянского института. Тогда в гимназию поступило 146 учеников, приблизительно по 20 человек в каждый из семи классов. Состав учеников был пестрый: дети профессоров, врачей, инженеров, помещиков, священников, военных, купцов. Преобладали дворянские дети— 115 человек, детей чиновников было 21 и прочих сословий— всего 10. Разные по воспитанию и нравам, они за время учебы постепенно выравнивались и к старшим классам были на “вы” друг с другом.

На Покровку 4-я мужская гимназия переехала в 1861 году. Прежде она находилась во дворце, построенном великим В. И. Баженовым для капитан-поручика лейб-гвардии П. Е. Пашкова еще в 1780-х годах. Пашков дом, как называют его москвичи,— один из самых ярких памятников эпохи классицизма. Сегодня его занимает Государственная Российская библиотека (до недавнего времени Государственная библиотека им. В. И. Ленина). Это замечательное здание на Моховой приглянулось Московскому университету и Румянцевскому музею, который как раз переезжал из Петербурга в Москву. Чтобы переселить гимназию, они купили для нее владение князей Трубецких на Покровке.

Наследники князя Юрия Ивановича Трубецкого — несовершеннолетний сын, юнкер лейб-гвардии Конного полка, князь Иван Юрьевич и его мать Ольга Федоровна— продали все владение за 125 тысяч рублей. При совершении купчей им выплатили 25 тысяч, еще столько же уплатили к 1 октября 1861 года, а остальные 75 тысяч мать и сын согласились за 4% годовых подождать, пока не будут проданы дома Румян-цевского музея в Петербурге. Так, совершив сделку, Трубецкие навсегда распрощались со старинным дворцом. Теперь ему предстояло служить не одной княжеской семье, а сотням мальчиков-гимназистов.

Новому хозяину, то есть 4-й московской мужской гимназии, требовалось срочно, за два летних месяца, произвести ремонт и приспособить роскошный, но крайне запущенный в последние годы дворец под учебное заведение с интернатом при нем. Необходимо было проходные комнаты сделать изолированными классами, поправить обветшавшие лестницы, оконные рамы, паркетные полы и многое другое. Объем работ оказался слишком велик. Приспособление и перепланировка помещений будут продолжаться десять последующих лет и обойдутся гимназии более чем в 40 тысяч рублей.

В 1890-х годах наступила очередь ремонта фасадов. Очевидно, так готовилась гимназия к своему 50-летнему юбилею, отпразднованному в 1899 году. Отчасти это был даже не ремонт, а реконструкция, выполненная с присущей тому времени долей стилизаторства, не лишенной фантазерства. Для подобных работ конца XIX века также характерно, что реконструкции подвергались только те части фасада, которые были видны с улицы. В нашем случае это фасады дома и флигелей по Покровке и их боковые фасады на половину своей длины — до переходов. То, что было невидимо с улицы, сохранило на радость реставраторам свои старые формы середины XVIII столетия.

Прежде всего были скомпонованы новые наличники на окнах третьего этажа, которые так и оставались без декора со времен послепожарной перестройки. Архитектор, имени которого мы не знаем, постарался тут воспроизвести мотивы старой барочной декорации фасадов, но его композиции значительно отличались от подлинных примитивностью замысла и сухостью исполнения.

Ряд на первый взгляд будто бы незначительных изменений был введен в наличники второго этажа: добавлены некоторые штукатурные элементы и профили, изменена обработка филенок, в которых помещается лепнина, значительно усложнена подоконная часть наличников. Теперь все стало плоским и графичным, ушла барочная сочность и наполненность форм. Даже старые скульптурные головы претерпели изменения. Прежде они были щекастыми, круглолицыми, а теперь сильно “похудели” и стали ближе утонченности нарождающегося модерна, нежели тяжеловатой пухлости барокко.

Гладкие коринфские колонны получили тогда каннелюры — узкие желобки по всей высоте ствола. Им вторил нововведенный пояс “ложек” во фризе; это небольшие вертикальные выемки с закругленными концами, расположенные в ряд. А над колоннами появились совершенно классицистические розетки, обрамленные рамочками.

Не нужно быть знатоком архитектурных стилей, чтобы почувствовать чужеродность всех этих дробных, измельченных, плоскостных деталей на полнокровном теле барочного дворца. Теперь на нем появился налет эклектических исканий второй половины XIX века, для которой был характерен интерес к национальному прошлому. Псевдобарокко вошло в моду наряду с неоклассицизмом и вовсю пользовалось набором средств художественного арсенала своего первоисточника. Но когда смотришь на старые фотографии и открытки, запечатлевшие дом-комод на рубеже XIX—XX веков, то создается впечатление, что новодел в духе “псевдо” предпочитали достоинствам подлинника и восклицали вслед за сказочной принцессой, не разглядевшей прелести живой розы: “Фи, да она настоящая!”

Вернемся к ремонтам и перестройкам, произведенным гимназией. Очевидно, к юбилею этого учебного заведения на третьем этаже была значительно расширена бывшая домовая церковь Д. Ю. Трубецкого путем присоединения соседних помещений вдоль главного фасада, включая центральное. Для этого были частично разобраны внутренние капитальные стены и образованный проем перекрыт большой аркой. В таком виде церковь существовала вплоть до революции. После ликвидации гимназии всю утварь ее церкви передали в храм села Никольского Коломенского уезда, о чем свидетельствует акт, составленный Отделом народного образования в 1921 году.

На все эти значительные работы у гимназии ушли огромные средства. А пока, летом 1861 года, было затрачено 7634 рубля, и все, что возможно, укреплено, заменено, выкрашено и побелено. В конце лета нагруженные скарбом подводы потянулись к Покровским воротам — переезжала 4-я гимназия.

1 сентября 1861 года в трехэтажном старинном доме с флигелями для трехсот мальчиков начался новый учебный год, двенадцатый со дня основания гимназии.

К 1898 году в гимназии обучалось уже 442 человека. Заметно изменился и состав учащихся. Теперь дворяне утратили свое лидерство, они составляли лишь 50%. Все больше стремились получить образование дети третьего городского сословия, на их долю приходилось 32% от общего числа гимназистов.

Цель любой гимназии — “доставлять юношеству познания, необходимые для изучения наук в университете и потребные для благовоспитанного человека”, сказано в книге директора гимназии на Покровке Д. В. Соколова, посвященной 50-летию учебного заведения.

В трех низших классах гимназии давали основы наук, учили русскому языку, математике, истории, географии, немецкому и французскому языкам, чистописанию, черчению, рисованию и закону Божию. В следующих, собственно гимназических классах для тех, кто после учебы собирался поступать на службу, кроме обязательных предметов, как философия, словесность, экономика, эстетика, психология, математика, физика и другие, вводились дополнительные уроки по законоведению и часы для практических занятий по математике. Для тех же, кто готовил себя к научной деятельности, давались еще и основательные знания латинского и греческого языков.

В 1864 году был принят новый устав гимназий. Средняя школа не поспевала за потребностями времени. Для жизни нужны были не только теоретические знания, но и умение применять их на практике. По новому уставу гимназии делились на три типа: классические с двумя древними языками, классические с одним древним языком и реальные гимназии. Предполагалось, что спустя некоторое время останутся два типа: классические и реальные.

Симпатии общественности были на стороне демократичных реальных гимназий, которые готовили молодых людей для практической деятельности. После них можно было поступать в высшие специальные училища, но путь в университет для их выпускников был закрыт. Возможность учиться в нем давали лишь классические гимназии, более престижные. В них шли, если хотели продолжить образование в университете.

4-я московская мужская гимназия вошла в разряд классических с преподаванием двух древних языков. В этой гимназии сложился коллектив прекрасных преподавателей, что не могло не сказаться на знаниях гимназистов и репутации учебного заведения. В 1879 году гимназист 4-го класса Алексей Шахматов писал родным, что их гимназия имеет преимущества не только перед частной гимназией Креймана, где он учился раньше, но и перед всеми другими, так как у них лучшее здание, лучшее содержание и, главное,— лучшие учителя.

К слову сказать, гимназия Ф. И. Креймана, помещавшаяся в бывшем доме Губина на Петровке, 23, была своеобразной московской знаменитостью. О ней упоминает Я. М. Белицкий в книге “Забытая Москва”. Гимназия эта славилась тем, что в нее принимали уже исключенных из других учебных заведений. Илья Эренбург в своих мемуарах “Люди, годы, жизнь” писал, что, удрученный его “балльником с дурными отметками”, отец говорил, “что меня выгонят, придется тогда идти в гимназию Креймана...”.

Многие из учителей 4-й гимназии имели научные труды, многие впоследствии перешли на преподавательскую работу в университет. В разные годы здесь преподавали: историю — Н. С. Тихонравов, математику и физику— П. В. Преображенский, П. М. Покровский и многие другие, не менее достойные учителя. Как же можно было забыть их, первых наставников, влияние которых во многом предопределило дальнейшие судьбы выпускников.

Одним из самых известных в 4-й гимназии был преподаватель русского языка и словесности Лев Иванович Поливанов, служивший здесь с 1864 по 1875 год. Поливанов пытался развить у своих воспитанников логическое мышление и литературную речь, выступал за исторический принцип в преподавании русского языка. На педагогическую систему того времени большое влияние оказали составленные им и многократно переиздававшиеся школьные хрестоматии и учебники русского языка. Причем это был не только замечательный педагог, но и прекрасный переводчик произведений Мольера, Расина, Корнеля и других авторов. Его перу принадлежат литературоведческие работы о Жуковском, Пушкине, Л. Н. Толстом и комментарии к произведениям классиков русской литературы. В 1868 году Л. И. Поливанов открыл свою частную гимназию в бывшем доме П. Я. Охотникова на Пречистенке, 32. Его классическая гимназия стала широко известна как Поливановская и была одним из лучших частных учебных заведений Москвы.

Вот что писал один из учащихся 4-й гимназии о Поливанове: “Надо было слышать его уроки, полные жизни, производившие впечатление чего-то необыкновенного, казавшиеся иногда какими-то вдохновенными импровизациями, заражавшие любовью к предмету и учителю. Надо было чувствовать это неотразимое нравственное влияние, при котором всякое слово его было законом, всякое мнение — высшим авторитетом”.

Неизгладимый след в творческой жизни многих гимназистов оставил преподаватель математики и физики, автор многих учебников по этим дисциплинам Александр Федорович Малинин. По отзыву его ученика Н. А. Шапошникова, Малинин воспитывал в учащихся самостоятельность, “развивал в них смелое, даже критическое отношение к делу, вызывал деятельное участие каждого в ходе занятий всего класса”. И далее: “Его живой характер и редкое остроумие превращали уроки математики в чрезвычайно разнообразные, оживленные состязания учеников между собою и с учителем”. Он сразу же очаровал третьеклассника Николая Жуковского.

Николай Егорович Жуковский окончил гимназию с серебряной медалью в 1864 году. Он стал впоследствии крупнейшим ученым в области механики, основоположником современных гидро- и аэродинамики, “отцом русской авиации”. С именем Жуковского связаны создание первого в Европе аэродинамического института, организация воздухоплавательной секции в Обществе любителей естествознания, антропологии и этнографии, учреждение курсов летчиков, реорганизованных сначала в техникум, затем в институт и с 1922 года — в Военно-воздушную академию.

Н. Е. Жуковский родился 17 января 1847 года в деревне Орехово Владимирской губернии в семье инженера-путейца. В неполных одиннадцать лет Николая и его брата Ивана привезли в Москву. Они держали вступительные экзамены и в феврале 1858 года были зачислены в 4-ю московскую мужскую гимназию. Старший, Иван, поступил во второй класс, а Николай в первый.

Некоторое время мальчики вместе с матерью жили на частной квартире, а затем их поместили в пансион при гимназии. Содержание одного ребенка в пансионе “для благородных” обходилось в 700 рублей в год. Внести такую плату родители не могли и потому, уплатив по 450 рублей за каждого, оставили детей в пансионе “для разночинцев”.

Распорядок дня и занятий были общими для всех гимназистов, а кормили разночинцев похуже. Поднимали учеников рано утром по звонку. Необходимо было быстро умыться, одеться, почистить обувь и мундир, до блеска натереть медные пуговицы и построиться. Надзиратель осматривал строй и в 6 часов вел ребят на молитву, а потом все отправлялись в классы и повторяли уроки. В 8 часов 30 минут подкреплялись черным хлебом, который в корзине приносили прямо в класс. С 9 часов начинались занятия с преподавателями.

В 2 часа пополудни гимназисты обедали. Обычно подавали суп с мясом и гречневую кашу. До 17 часов они отдыхали, после чего два часа отводилось для подготовки уроков. В 20 часов ученики получали по кружке молока с хлебом и расходились по спальням. И так каждый день.

Шалунов и нерадивых гимназистов сурово наказывали, для чего возами закупали розги и секли провинившихся по средам и субботам. Как видим, быт был суров и рассчитан по минутам. Изнеженные домашним воспитанием дети поначалу трудно привыкали к гимназической жизни. Нелегко приходилось и Николаю Жуковскому, но вскоре он попривык к казарменным условиям и уже с третьего класса стал одним из лучших учеников гимназии. Это произошло как раз после прихода в класс нового учителя математики Александра Федоровича Малинина.

Приближались выпускные экзамены. Николай мечтал продолжить образование в Петербурге, в Институте инженеров путей сообщения. Материальное положение семьи к этому времени еще более пошатнулось, и высокая плата за обучение стала серьезным препятствием для семнадцатилетнего юноши. Родители и преподаватели советовали остановиться на физико-математическом факультете Московского университета. Удрученный и расстроенный Николай писал матери: “Оканчивая университет, нет другой цели, как сделаться великим человеком, а это так трудно: кандидатов на имя великого так много...” Тем не менее осенью 1864 года Николай Жуковский начал слушать лекции в университете.

В этой же гимназии учился и младший брат Николая Егоровича Валерьян. В сентябре 1865 года ему грозило исключение за неуплату за обучение. Необходимо было внести 150 рублей, а взять их было негде. Николай решил пойти к директору и уговорить его дать отсрочку. Директор согласился лишь на то, чтобы перевести Валерьяна из пансионеров в “своекоштные”, или приходящие, которые сами заботились о жилье и пище. В этом случае надлежало внести 15 рублей до 9 часов утра следующего дня, до начала заседания педагогического совета. Николай Жуковский собрал необходимую сумму денег, хотя ему потом самому приходилось туго.

В 1867 году окончил гимназию “без всяких отличий” Николай Алексеевич Каблуков, ставший авторитетнейшим экономистом, статистиком и общественным деятелем. Под его руководством были изданы два тома “Сборника статистических сведений по Московской губернии”, для чего он прошел пешком и проехал в крестьянской телеге девять уездов. В своих трудах Н. А. Каблуков проводил идею “устойчивости” мелкого крестьянского хозяйства. В 1917—1918 годах он издал ряд популярных брошюр. Вот некоторые из них: “Мелкое хозяйство и кооперация”, “Новый строй жизни и кооперация”, “Из чего выросли кооперативы”.

В автобиографии Николай Алексеевич нашел добрые слова в адрес 4-й гимназии и ее преподавателей. С особой теплотой он вспоминал учителя истории В. М. Пржевальского. Именно от него ученик Каблуков впервые услышал об экономических причинах некоторых исторических событий, например. Крестовых походов. Учитель охотно давал читать из своей библиотеки книги исторического содержания. О любви к нему свидетельствует такой факт: В. М. Пржевальский уже служил в другом месте, но выпускники гимназии всем классом решили подарить ему на память альбом со своими фотографиями. Директор гимназии прямо не воспрепятствовал, но сказал, что подумает и сообщит ученикам, как это осуществить. Ответа юноши не дождались, и посему некоторые из класса, в том числе и Николай Каблуков, отправились к Пржевальскому домой и обменялись с ним фотокарточками.

Эту же 4-ю мужскую гимназию окончил отец гениального композитора Николай Александрович Скрябин. Гимназия открыла перед ним двери Московского университета, а затем Института восточных языков в Петербурге. Блестящие способности к иностранным языкам, общая эрудиция, начитанность, отличное воспитание позволили ему стать неплохим дипломатом.

В последнее двадцатилетие прошлого века на московской оперной сцене прославился артист Павел Акинфиевич Хохлов, также окончивший 4-ю мужскую гимназию. Получив образование на юридическом факультете университета, Хохлов, однако, связал свою судьбу с театром и сразу же сделался любимцем публики.

Павел Акинфиевич обладал исключительной красоты баритоном и благородной внешностью. Эти качества сочетались с серьезным и требовательным отношением к искусству. Он работал над каждой ролью, стараясь психологически глубоко и правдиво раскрыть образ. Своим творчеством он вписал яркую страницу в историю Большого театра.

С золотой медалью в 1871 году был выпущен из гимназии будущий ученый с мировым именем Павел Гаврилович Виноградов. Крупнейший историк, Виноградов занимался изучением западноевропейского средневековья, читал лекции в России и за границей, его учебники по всеобщей истории с 1893 по 1917 год выдержали 13 изданий. Но главным вкладом в историческую науку были его работы по социальной истории Англии. Кончилось это увлечением тем, что он принял английское подданство и после революции уехал в Великобританию.

В 1875—1878 годах учился в доме на Покровке и купеческий сын Костя Алексеев — впоследствии известный всему миру режиссер и актер Константин Сергеевич Станиславский. Начальное образование он получил дома. Родители денег не жалели — изучение школьных дисциплин чередовалось с уроками фехтования и танцев, физическими упражнениями, прогулками. Отношение к гимназии в семье было предвзятым, и когда подошло время отдавать туда сына, это восприняли как “кару Божью”. Матери казалось, что ее мальчика станут обижать грубые и злые дети. Учителя будут сажать сына в карцер. А возможность заболеть заразными болезнями!

По воспоминаниям К. С. Станиславского, необходимость получения льгот по воинской повинности и соответствующего образовательного ценза принудили мать согласиться. Костя почти тринадцатилетним выдержал экзамен лишь в первый класс, тогда как его соученикам было по десять лет. Среди малышей новому гимназисту приходилось нелегко. В гимназии верзилу дразнили, дома бранили за нерадивость — мог же поступить в третий класс, а сидит в первом. Как будто невдомек было родным, что артистическая натура Константина, его тогда уже заметные художественные интересы никак не вписывались в строгую, размеренную жизнь какого бы то ни было учебного заведения.

Константину Алексееву в гимназии не нравилось. “В смысле науки я ничего не вынес из гимназии,— вспоминал Станиславский.— Преподавание заключалось главным образом в долблении латинских исключений и зазубривании не только самого текста поэтов, но и перевода его на ломаный русский язык”. Однако он признавал, что некоторые его товарищи вышли из гимназии с хорошими знаниями и даже недурными воспоминаниями о проведенном в ней времени.

Настал момент, когда Константин категорически отказался ходить в гимназию. Отец разжалобился, забрал оттуда детей (в гимназии учился и брат Владимир) и поместил их в 1878 году в Лазаревский институт восточных языков, где первые восемь классов соответствовали курсу классической гимназии.

В эти же годы, с 1875 по 1881-й, в гимназии на Покровке учились дети текстильных фабрикантов-миллионеров Морозовых — Сергей и Савва. Савва Тимофеевич впоследствии стал одной из самых ярких фигур российской жизни рубежа веков. Эта незаурядная личность до сих пор привлекает внимание наших современников.

Он окончил гимназию в 1881 году, и ничто в то время не предвещало его трагического конца. Все в жизни для него было предопределено, все, казалось, складывалось благополучно. Он заканчивает Московский университет, учится за границей, становится владельцем Товарищества Никольской мануфактуры и добивается его процветания.

Нам не известно, был ли он знаком в гимназические годы с Константином Алексеевым, который, будучи немного старше его, учился в младших классах. Но то, что позднее Савва Тимофеевич восхищался Константином Сергеевичем и обожал его, мы знаем доподлинно. Их судьбы сплелись в истории Художественного •театра— истории, которая творилась на глазах восхищенной Москвы. Савва Морозов был большим поклонником и меценатом этого театра, вложившим немалые средства в строительство МХТ и отдавшим ему свою предприимчивость, энергию, наконец, свою мас-теровитость. Со всей присущей ему страстью он занимался изобретением осветительных эффектов и заведовал электрическим освещением сцены, монтировал декорации, плотничал. Станиславский с благодарностью говорил о нем: “С. Т. Морозов не только поддержал нас материально, но он согрел нас теплотой своего отзывчивого сердца и ободрил энергией своей жизнерадостной натуры”.

И тем удивительнее, что ненасытная жажда деятельности привела служителя Мельпомены в ряды сочувствующих революционерам. В его доме на Спиридоновке скрывались от полиции известные большевики Н. Э. Бауман и Л. Б. Красин. Деньги Саввы Тимофеевича шли на издание “Искры”, на литературу для революционных кружков, на устройство побегов из ссылки. Но сам он тем не менее оставался в стороне от революционной борьбы.

Когда в 1905 году на Никольской мануфактуре вспыхнула забастовка, Морозов попал в трудное положение и потребовал у матери права единолично распоряжаться делами фабрики. Но она в ответ отстранила Савву Тимофеевича от управления мануфактурой и пригрозила учредить над ним опеку как над душевнобольным.

Нельзя назвать счастливой и личную жизнь Саввы Морозова, полную неудач и разочарований. Но все же трагическая развязка до сих пор остается до конца необъяснимой, тем более, что и современники по-разному объясняли причину гибели Морозова, пустившего себе пулю в сердце в номере каннского “Ройяль-отеля”. Было ему тогда всего 43 года. Книга его внука и полного тезки, изданная в Москве в 1984 году, называется “Дед умер молодым”.

Одним из самых известных выпускников 4-й гимназии был Алексей Шахматов. Удивительный человек, академик, крупнейший ученый-филолог и языковед, блистательный историк древней русской литературы, Алексей Александрович Шахматов окончил гимназию в 1883 году с серебряной медалью. Уже к этому времени Шахматов был известен в ученых кругах не только Москвы, но и Петербурга, его иногда называли мальчиком-легендой.

Ну не чудо ли, что двенадцатилетний ребенок занимается научными исследованиями в области истории и русского языка? Сохранились его письма и воспоминания сестры Евгении Александровны Масальской, из которых складывается образ мальчика, страстно увлеченного наукой, но которому не чуждо ничто, присущее детям его возраста.

Рано лишившись родителей, Алексей воспитывался в доме своего дяди под Саратовом. В 1876 году его поместили в гимназию Креймана. Алексей учился хорошо и уже тогда мечтал стать историком. Он много читал, собирал и анализировал слова разных иностранных языков и соответственно изучал грамматики — арабскую, египетскую, финскую и другие. Но в один прекрасный день усидчивый Леля вдруг стал отчаянным драчуном.

Дядя, читая его письма с рассказами о гимназической жизни, справедливо полагал, что в такой обстановке племянник ничему не научится. Он забрал Алексея из гимназии Креймана и вместе с ним отправился за границу, где решил дать ему образование. В Лейпциге и Мюнхене двенадцатилетний Шахматов получил возможность работать в университетских библиотеках. Мальчик с гордостью пишет родным, что теперь он не будет ссылаться на Карамзина и Соловьева, поскольку сам может извлекать необходимые сведения для выяснения “древнейших судеб русского племени” из первоисточников, имея в виду сочинения иностранных авторов.

Однако научные изыскания и учебу вскоре пришлось прервать. Расстроенные дела дяди требовали возвращения в Россию. И Алексей Шахматов снова оказался на Петровке у Креймана, где ему и прежде не нравилось. Его письма наполнены отвращением к этому учебному заведению. Кончилось тем, что 8 января 1879 года он держал экзамен в 4-ю московскую мужскую гимназию и был принят в четвертый класс.

Здесь все сложилось по-иному. Уже в первом письме он хвалит гимназию и товарищей. Первое впечатление не изменилось до самого окончания курса.

Едва обосновавшись в пансионе гимназии на Покровке, Алексей Шахматов 27 января отправился разыскивать знакомого учителя английского языка мистера Ходжетца, которому он хотел показать результаты своих исследований. Ходжетц одобрил работу мальчика и познакомил его с видным русским филологом профессором Н. И. Стороженко. А дальше круг знакомых в ученом мире стремительно расширялся. В него вошли Ф. Ф. Фортунатов, Ф. Е. Корш, И. В. Ягич, В. Ф. Миллер.

Надо сказать, что гимназист Шахматов сразу же стал не просто учеником, но и сотрудником известных ученых. Для Ф. Ф. Фортунатова он наводил необходимые справки в архивах, в письмах к И. В. Ягичу сообщал свои наблюдения над языком и графикой рукописных текстов. Один В. Ф. Миллер не хотел видеть в нем сверходаренного ребенка, но скоро и ему пришлось убедиться в этом. Убедился он и в беззаветной преданности мальчика филологии и предложил ему самостоятельную научную работу — изучение “Жития Феодосия”. А “ученому” в ту пору было 15 лет. И где было взять деньги на приобретение рукописи?

Выход, казалось, был найден. Алексей продал сапоги и ботинки. Выручив 1 рубль 35 копеек, решил идти на толкучку к Сухаревой башне и приискать там “Житие”, но не нашел его. В Румянцевском музее оказался “Киевский Патерик”, где было помещено и “Житие Феодосия”, но на дом рукопись не выдавалась. Тогда с помощью товарища Алексей принялся ее переписывать. В первый день за три часа им удалось скопировать четыре с половиной страницы большого формата, а всего их было пятьдесят! Но это не остановило друзей

Все свободное от гимназических занятий время Алексей посвящал науке. В 1882 году его знания были уже настолько глубоки и обширны, что он не побоялся выступить оппонентом на защите магистерской диссертации А. И. Соболевским. Диссертация посвящалась исследованиям в области русской грамматики. Возражения гимназиста были так серьезны и его мнение по спорным вопросам аргументировано так убедительно, что юному исследователю предложили опубликовать эти материалы.

В 1883 году, успешно окончив гимназию, А. А. Шахматов поступил в Московский университет. В 1893 году за диссертацию, представленную на степень магистра, он получил сразу звание доктора, а через год тридцатилетний ученый был избран в Академию.

Из стен 4-й гимназии вышли также два видных зоолога. Николай Зограф окончил гимназию в 1868 году, а Сергей Зернов спустя 21 год, в 1889-м. Оба увлекались наукой с гимназических лет.

Николай Юрьевич Зограф был и известным антропологом. Он занимался преподавательской деятельностью, написал ряд научных работ, выезжал в экспедиции в восточноевропейскую тундру для антропологического изучения коренного населения и в Сибирь на раскопки курганов.

Сергей Алексеевич Зернов стал еще и основоположником новой науки — гидробиологии. Он инициатор организации первой в России пресноводной гидробиологической станции, первого в Советском Союзе рыбохозяйственного института, первой университетской кафедры гидробиологии, первого гидробиологического общества. Академик С. А. Зернов составил первый университетский курс по этой специальности.

В гимназии на Покровке учились все четыре брата Ремизовы, но закончили ее в 1892 и 1896 годах лишь двое старших — Николай и Сергей. Младших — Виктора и Алексея — перевели в Коммерческое училище. Дело в том, что Виктор постоянно болел, к тому же ему трудно давались древние языки. Родственники— богатые московские купцы — решили отдать мальчика в училище, благо с математикой все обстояло прекрасно. Чтобы Виктору не было одиноко в новом учебном заведении, взяли из гимназии и Алексея.

Николай Ремизов стал адвокатом, Сергей— биржевым маклером, Виктор — главным бухгалтером Московского промышленного банка. После революции он командовал отрядом Красной Армии, попал в плен к Колчаку и был расстрелян. Алексей не пошел по коммерческой стезе, он стал писателем.

Имя Алексея Михайловича Ремизова связано для каждого из нас с миром детства, музыкой родного языка. Это один из самых самобытных писателей начала века, поражающий силой воображения и тончайшим ощущением слова. Его отличает чрезвычайно яркое, образное восприятие мира. “Живой сокровищницей русской души и речи” называла его творчество Марина Цветаева.

С детских лет Алексей Ремизов был большим выдумщиком и фантазером. Сказки для него были реальностью, он жил в них. Выдуманные им истории Алексей пытался рассказывать в семье, пока не понял, что взрослым они не интересны, а то и вовсе их раздражают: “Ври, да не завирайся”. Первый— реалистический — рассказ он написал семи лет — о пожаре в деревне, со слов няни. Это было в год поступления в гимназию. Но в основном Алексей записывал свои поэтические фантазии и своеобразно переложенные им предания и легенды. Так сложились его первые стилизованные под старину книги: “Лимонарь, сиречь: Луг духовный”, “Посолонь”, “Докука и балагурье”. Печататься Ремизов стал с 1905 года. В следующем году он переехал в Петербург, где началась его настоящая литературная жизнь.

В последнее время мы заново открываем этого удивительного писателя. Вышло немало книг Ремизова и мемуаров о нем, особенно о его жизни за рубежом. С 1921 года он находился в эмиграции: сначала в Берлине, затем в Париже. Теперь он возвращается к нам своим сказочно-неповторимым творчеством: произведениями литературы и графики. Не всем известно, что Алексей Михайлович был еще и неплохим художником. Он рисовал всегда, на любом клочке бумаги. Каждое свое письмо или крохотную записку он непременно сопровождал каким-нибудь рисунком. В 1933 году в Праге экспонировалась выставка его произведений, на ней было представлено более тысячи листов. Его работы ценил П. Пикассо и даже хранил у себя один из его рисунков. В годы войны А. М. Ремизов вел “графический дневник”, в котором отражались сны, портреты современников и волновавшие его события.

С позволения О. В. Чижова — племянника парижского друга писателя Г. В. Чижова-Холмского, мы публикуем копию письма Ремизова. Она дает представление о его характерном почерке и неотделимой от письма графике.

Глеб Владимирович Чижов-Холмский вспоминает: “На своем длительном жизненном пути мне приходилось встречаться со многими интересными, даровитыми и даже знаменитыми людьми, но я никого не встречал более чуткого и доброжелательного, чем Алексей Михайлович Ремизов”.

Среди выпускников 4-й мужской гимназии так много достойных имен, что обо всех не расскажешь. В заключение хотелось бы упомянуть еще об Александре Сергеевиче Пучкове, вся жизнь которого связана с милосердием и развитием московской скорой помощи.

А. С. Пучков — сын известного московского врача Сергея Васильевича Пучкова — окончил гимназию в 1906 году и, как отец, решил стать доктором. Он поступил на медицинский факультет Московского университета и в 1911 году получил звание “лекарь с отличием”. Молодой врач спасал жизни солдат во время первой мировой войны, затем служил в Красной Армии, но главным делом для него стала работа на московской городской станции “Скорой помощи” при Шереметевской больнице (ныне Институт скорой помощи имени Н. В. Склифосовского), которой Александр Сергеевич руководил тридцать лет, с 1922 по 1952 год.

За это время он разработал основные принципы организации экстренной медицинской помощи: скорая помощь, неотложная помощь на дому, перевозка больных и скорая психиатрическая помощь. При его участии были организованы еще семь подстанций “Скорой помощи”. В годы Великой Отечественной войны А. С. Пучков руководил выездными бригадами “Скорой” в Москве. Можно без преувеличения сказать, что “спешить делать добро” для этого милосердного человека было так же естественно, как и дышать.

Итак, дом на Покровке, давая приют и знания гимназистам, сослужил добрую славу отечественной культуре и науке. После 1917 года произвели реорганизацию в системе народного образования, гимназия была закрыта. Но и в последующее время этот дом станут использовать то как школу, то как Дом пионеров и школьников, то как детскую библиотеку. Адрес: Покровка, 22, еще долгое время будет связан с детьми и молодежью.
 
 Дом № 22 на Покровке