Царь-аптека

Аптекари прошляпили свой самый праведный юбилей, а значит, премии, похвалы, почетные грамоты, ордена: в прошлом году они вполне могли бы справить 300-летнюю годовщину отрасли. ...Возвратясь из второго путешествия в Европу, Петр Первый решительно и смело повелел в 1701 году завести в Москве лавки, в которых больной человек мог получить любое снадобье, – открыть в Первопрестольной восемь аптек. Впрочем, к тому времени они уже были в городе, но маленькие, да и потайные. Простой народ еще не ведал о лавках, продающих здоровье. А кто знал, называл их «зельницами». Они обслуживали царскую семью, самых бойких бояр, «служилых людей военного сословия». Ну чем не «кремлевки» для высшего класса? Народ ведь очень нуждается, чтобы им командовали здоровенькие правители.

Остальной московский люд при всяких хворях начинал лечиться в «зелейном ряду», который с незапамятных времен находился в Китай-городе и упрямо возникал на этом вытоптанном месте, хотя его, как траву, периодически скашивали. В старину болели больше, чем сейчас, но были более терпеливыми и говорили: «Не тот болен, кто лежит, а тот, кто у боли сидит». Лечились травами – шандроем, кошачьей мятой, дегтяркой, мутником, морковником, купырем, омегом... Бойкие торговки «зелейного ряда» брались вылечить любую «болесть» – «нутряную» и «нательную». Именно за это их и разгоняли – после каждого смертельного случая.

Последствия давних несчастий остались в архивах. Лекарю Туленщикову «отвесили во пьянстве сулему вместо раковых глаз». А в «боярском приговоре» от 14 февраля 1700 года сообщается, что боярин П. П. Салтыков внезапно помер – после того как съел арьян, купленный дворовым человеком Алексеем Каменским. То был опий.

Цены не «возвышать»

Именно смерть этого боярина послужила толчком для принятия 22 ноября 1701 года царского указа. В нем содержится целая аптечная программа. Петр Первый распорядился открыть в Москве несколько аптек – в Китай-городе, Белом городе и Земляном. И повелел, чтобы новым аптекарям «не было никакого утеснения», в аптеках «держать всякие лекарства, лекарственные спирты и целительные напитки, а виноградного или какого нелекарственного питья не держать и в чарки, и в кружки, и в ведра, и бочками того питья не продавать». А что касается «зелейного ряда», «тому больше не быть» и торговать там «иными товарами, какими пристойно».

Царь приказал «бить челом тем, кто похочет держать аптеку», но «строить своим иждивением», то есть за собственный счет. Первым московским аптекарем вызвался стать Даниил Гурчин. Он открыл аптеку на Мясницкой. Немножко больше известно о его коллеге из любимой Петром Первым Немецкой слободы – иноземце Иоганне Готфриде Грегориусе. Тот «покупал всякие лекарства за морем, и в городе Архангельске, и в Азове-городе, кому случнее и способней». Именно эта аптека дала название старинному переулку, хотя утеряно ее местонахождение.

В 1703 году Гавриил Андреевич Саульса открыл третью аптеку – у Покровских ворот, через год Алексей Меркулов – еще одну, на Пресне, Михаил Иессен Арникель – у Варварских ворот. Потом открылись аптеки за Каменным мостом, на Сретенке. Восемь!

Но историков больше всего занимает аптека Даниила Гурчина. Говорят, где-то в архивах лежит грамота огромных размеров, которую он получил от царя. Долгое время она хранилась у большого любителя старины купца А. П. Бахрушина.

Как говорил старый историк Р. Ткешелашвили, один из тех, кто ее видел, это настоящее произведение искусства, «писана грамота на большом листе пергамента вычурным почерком, окружена акварельным рисунком и золотой рамой цветного и травяного орнамента с гербами Москвы, Киева, Владимира и еще 24 российских городов».

Говорят, Бахрушин передал грамоту Историческому музею. Выяснить, так ли это, не удалось – там не нашлось человека, который мог бы это подтвердить.

Но содержание грамоты известно. Она предъявляла строжайшие требования к будущим владельцам аптек, которыми, к сожалению, пренебрегают нынешние фармацевты.

Аптека Гурчина имела «лекарств довольно». Но не подлежала передаче в наследство: царь распорядился, что «в надежду ему (т.е. владельцу. – А. Р.) и детям его тоя аптеки твердого содержания не дано». И в самом деле, что, если наследники не проявят тех личных качеств, той надежности, как первые хозяева? Основатель всех российских аптек предупреждал: если кто «учнет держать и продавать вин и водки, явлено быть в жестоком наказании» и он потеряет право продавать лекарства. И главное, Даниилу Гурчину и остальным семи хозяевам аптек предлагалось «продавать лекарство ценой мерной», то есть не пользоваться людскими несчастьями и произвольно «возвышать цены».

Если бы нынешние московские аптеки все-таки вздумали праздновать 300-летний юбилей, то, вероятно, не могли бы похвастать, что выполнили давний царский указ полностью. Конечно, они не продают «рейнское (германское вино из долины Рейна. – А. Р.) и иное грязное вино», не «употребляют чарки, кружки, ведра и бочки», но лишь немногие современные аптеки отпускают «лекарство ценой мерной». Одни и те же лекарства одной и той же серии, сделанные на одном и том же заводе, продаются в разных аптеках по разным ценам. Не поэтому ли в городе так много аптек – больше, чем булочных? Сейчас самый выгодный бизнес – продажа лекарств. Не случайно иные аптеки выглядят так роскошно.

Одна заведующая с гордостью заявила, что ее аптека выглядит лучше, чем за рубежом, например в Берлине. Это правда... Некоторые аптеки процветают за счет страданий больных: у них лекарства стоят дороже, чем в Германии.

Первое появление Феррейна

После смерти Гурчина аптеку продали некоему Тобиасу Майеру, тот уже через год продал ее Даниилу Люту, а тот, в свою очередь, Готлибу Гильдебранту. Потом она побывала у Андрея Борисовича Ландграфа, пока в 1832 году не перешла во владение Карла Феррейна, приехавшего незадолго до этого из Пруссии в Россию. С этой фамилией связана лучшая страница истории московской аптеки.

Братья Феррейны – Карл и Август и их многочисленные потомки вошли в историю Москвы как основатели отечественной фармацевтики – они стали изучать ее, производить те лекарства, которые раньше привозились из-за рубежа, придумывать новые рецепты. Не зря расторопный миллионер Брынцалов дал своей фирме имя «Ферейн», не имея никакого отношения к славной династии. Но фирме «Феррейн» принесли народную славу не только успехи в фармацевтике, фармацевтические общества, которые основала семья, многие лекарства, которые она придумала, но и знаменитая аптека на Никольской улице.

Не зря Брынцалов дал фирме имя «Ферейн»

Семьдесят лет советской власти не истребили ее гордое имя. Официально она называлась то «Центральной», то «№ 1» и в течение многих лет действительно была лучшей и самой знаменитой в городе: считалось, что там можно купить любое лекарство.

Отдаленное прошлое аптеки на Никольской все-таки не очень ясно. В некоторых сочинениях московских историков возникает противоречие и сомнение: действительно ли аптека Даниила Гурчина находилась на Мясницкой, а не на Никольской улице? В Москве да и в других городах проявляется привязанность разных публичных заведений к прежнему месту их обитания – это делается из уважения к потребителю: новый магазин, новая парикмахерская сохраняют старых клиентов, потому что открылись на том же месте, куда посетитель знает дорогу.

Даже если в данном случае это не так, почему историки сообщают, что новый владелец аптеки, тот самый Майер, купил ее на Никольской у наследников Гурчина? Неужели у них было две аптеки? Об этом ничего не известно. Да и хочется верить, что не самая большая, но самая знаменитая аптека выросла именно на месте самой старинной.

О том, как она росла с 1806 года, в архиве есть точные сведения. Двести лет назад Московская городская управа завела в городе замечательный строительный порядок: все переустройства в новых зданиях, даже малейшие переделки в старых – расширить ли окно, изменить ли внутреннюю лестницу, перевесить ли дверь, чтоб иначе открывалась – надо было согласовать с управой.

...Поначалу Карл Иванович Феррейн был простым арендатором у Ремесленной управы и обращался в Московскую городскую управу по мелочам: с переделкой въезда в ворота, с перестройкой в подвале каких-то «духовых печей», за разрешением вместо «ретирады» устроить во дворе «ваттер-клозет». По соседству располагалось огромное хозяйство купцов братьев Третьяковых – Павла и Сергея. Они задумали соединить новой улицей свою Никольскую с Театральным проездом. И возвели друг против друга без зазора сплошные строения, а между ними образовалась улица, спускающаяся, словно делая одолжение, вниз. Еще сто лет назад ее назвали по имени здешних владельцев –Третьяковский проезд. Однако никакой вольности владельцы себе не позволяли. Оба брата были гласными – заседали в Городской думе, но когда им захотелось чуть-чуть расширить окно во втором этаже, потомственные почетные граждане Москвы, как и все домовладельцы, подали в управу «прошение» – с цветным рисунком на морозной кальке. Городской архитектор месяц рассматривал ходатайство и переделку разрешил.

Там же рассматривалась просьба магистра фармации Карла Ивановича Феррейна. Тот неподалеку от Третьяковых арендовал дом и просил разрешения построить склад. Управа согласилась на большую переделку строения, поскольку Феррейн уже носил звание почетного гражданина Москвы – не иначе как за заслуги в открытии аптеки, которую устроил в самом оживленном месте города.

13 июня 1879 года появляется новое прошение магистра фармации – «перештукатурить стену» (с указанием «пошлина внесена»). Потом было много «покорнейших прошений»: «желаю переменить потолки, своды, оконные и дверные пролеты на фасаде». Видать, сын первого московского Феррейна Владимир Карлович разошелся не на шутку. Его поддерживал старшина Ремесленной управы Александр Александрович Игнатьев: «покорнейше» просил о «сломке внутренней части строения».

Наверное, вскоре младший Феррейн выкупил у Ремесленной управы все здание. И, став собственником строения, у которого сломали «внутреннюю часть», задумал построить свою замечательную аптеку.

В феврале 1893 года в Московскую городскую управу было подано прошение, полное гордости: «Желаю во владении моем по сломке строения построить вновь пятиэтажное здание...» Владелец пояснял властям: «Первый этаж будет занят помещением для продажи аптечного товара, второй будет занят аптекой (т. е. отпуском приготовленных здесь же лекарств. – А. Р.), третий этаж будет занят приготовлением лекарств, четвертый займется столовой, пятый этаж займется складом товаров».

То ли не хватило денег, то ли хозяин счел, что аптека о пяти этажах слишком высока, но совсем скоро было подано новое прошение: на «перемену с убавлением в вышину в один этаж».

В 1899 году московские газеты с торжеством писали об открытии невиданного, прекрасного здания самой крупной аптеки, над входом в которую висела крупная вывеска с единственным словом: «ФЕРРЕЙН». Газеты называли новое заведение «Царь-аптека», наподобие Царь-пушки и Царь-колокола, которые находились от «Феррейна» поблизости, неподалеку от другого конца Никольской улицы – тогда Никольские ворота Кремля были распахнуты.

К счастью, фасад «Феррейна» отлично сохранился. На красивой старинной улице, где нет ни единой новостройки, он и сейчас производит самое благоприятное впечатление. Но внутренние помещения изрядно разрушились, особенно там, куда посетитель обычно не заходил. Многие старые москвичи были и здесь, где нет окошечек и прилавков. Там, где сто лет назад колдовали провизоры над колбочками, пузырями, растворами, писали от руки длинные бумажные языки-сигнатуры, десятки лет сидели сердитые чиновники от советской фармации – Главного аптечного управления Моссовета, которое распределяло «дефектуру», то есть дефицит. Оно выдавало разрешение на уже прописанные врачом таблетки и отказывало в новых лекарственных средствах, потому что «о них нам совсем ничего не известно», хотя они щедро раздавались в «Кремлевке».

Анатолий РУБИНОВ

Материал взят с сайта http://www.okruga.com