ГЛИНИЩЕВСКИЙ ПЕРЕУЛОК (УЛИЦА НЕМИРОВИЧА-ДАНЧЕНКО), 6

Здание было построено, вероятнее всего, в 80-х годах 18 столетия. Это было время расцвета классицизма в русской архитектуре - так называемый зрелый период его, характеризующийся строгими и простыми формами, симметричной композицией фасадов, скромным и изящным декором.
В отличие от многих зданий этого времени, расположенных в глубине участка, за обширным парадным двором, дом был выдвинут на линию улицы. Его три части - центральная и несколько пониженные по сравнению с ней два боковых крыла - образуют симметричную фронтальную композицию. Все три части объединены междуэтажной тягой, горизонтальным рустом и веерными замками окон первого этажа. Центр здания выделен небольшим пилястровым портиком дорического ордера, завершенным фронтоном. Над окнами второго этажа проходит ряд прямоугольных нишек, сменяющихся полукруглыми на боковых крыльях. В этих нишках - изящные барельефы на античные темы. Здание внешне очень скромно и в то же время представительно - это особенность многих архитектурных произведений эпохи классицизма.
Улица Немировича-Данченко, где стоит дом № 6, называлась ранее еще и Алексеевским переулком. Это название было дано по церкви Алексея Митрополита, некогда находившейся на месте нынешнего жилого дома № 5-7, построенного в 1938 году. Местность, где стояла церковь, называлась в народе Глинищи - по глинистой почве, преобладавшей здесь. Отсюда и более позднее название переулка - Глинищевский. В 1943 году он был переименован в улицу Немировича-Данченко. Владимир Иванович Немирович-Данченко - выдающийся советский режиссер, один из основателей и руководителей Московского Художественного театра - жил здесь в доме № 5-7 в 1938-1943 годах.

От 18 века до нас дошли имена и прозвища первых владельцев домов в этой местности. В 1638 году в Москве были переписаны все жители с целью выяснить, кто и с каким оружием может выступить на ее защиту. Тогда в районе Глинищ, согласно этой переписи, находился двор Данилы Телепнева. Сам владелец был обязан в случае нападения на Москву "где государь укажет быть на службе, и люди ево с ним", как сообщалось в так называемом "Росписном списке".
Через тридцать лет в Москве была произведена новая перепись населения, и при этом перечислялись дворы и в Глинищевском переулке - хлебника и масленника, сырейщика и подьячего, дьяка и стольника. Рядом с ними находились дворы стряпчего Григория и дворянина Данилы Телепневых. В их роду этот участок числился и в 18 веке. В Центральном государственном архиве древних актов в Москве хранится несколько тысяч планов московских дворов, снятых в 1750-1780 годах. Среди них нашлись и планы участка в Глинищевском переулке. Первый такой план датирован 1757 годом. В прошении, приложенном к нему, тогдашний владелец подполковник Иван Телепнев просил у Московской полицмейстерской канцелярии разрешение "старое строение сломать, а вместо того вновь на оном месте построить хоромы с сенями, баню с предбанником, чему от архитекторских дел при сем прошении предъявляет план". На нем деревянные хоромы были изображены стоящими в глубине участка.
Каменное здание на этом участке впервые показано на плане 1773 года, снятом после большого пожара, случившегося в районе Тверской улицы 14 июля того же года. Пожар был немалым, он еще усиливался вихрем, от которого, по донесению московского генерал-губернатора князя М.Н. Волконского, "в 18 верстах от Москвы во многие подмосковные приносило уголь и згорелые бумаги". Тогда участок уже принадлежал князю Александру Черкасскому, по прошению которого в следующем году обгорелые каменные палаты "начеты ломать".
Через пять лет, 6 июля 1778 года, князья Черкасские продают участок с каменными палатами, так, вероятно, и не поправленными после пожара, новому владельцу, Матвею Васильевичу Дмитриеву-Мамонову, который сразу же просит Московскую полицмейстерскую канцелярию разрешить ему "вновь перестроить на прежнем месте полаты в два этажа".
М.В. Дмитриев-Мамонов, происходивший из семьи адмирала Василия Афанасьевича Дмитриева-Мамонова, одного из "птенцов гнезда Петрова", занимал немалые должности при Екатерине Второй - были сенатором, и президентом Вотчинной коллегии, и главным директором Межевой канцелярии. По распоряжению императрицы, благоволившей к Мамонову, он производится в чин тайного советника и получает 80 тысяч рублей на уплату долгов. Как раз в это время он и покупает дом в Глинищевском переулке и, возможно, вместо поправки старых палат строит дошедший до нашего времени дом.
У Матвея Васильевича воспитывался его внук - Матвей Дмитриев-Мамонов (1790-1863). В 1812 году молодой Дмитриев-Мамонов, будучи после смерти отца и деда одним из самых богатых людей в России, вызвался за свой счет набрать, обмундировать и вооружить целый полк солдат. Тогда, в начале Отечественной войны, как писал А.С. Пушкин в своем незаконченном романе "Рославлев", "везде толковали о патриотических пожертвованиях. Повторяли бессмертную речь молодого графа Мамонова, пожертвовавшего всем своим имением. Некоторые маменьки после того заметили, что граф уже не такой завидный жених…". Он был назначен шефом полка с чином генерал-майора и за участие в сражениях при Тарутине и Малоярославце был награжден золотой саблей с надписью "За храбрость".
Дом же Дмитриевых-Мамоновых в Глинищевском переулке переходит в другие руки, после того, как Матвей Васильевич покупает себе новый, значительно больший, на Тверской улице (где позднее обосновалась Глазная больница). В 1787 году он продает дом Д.А. Олсуфьевой, которая, в свою очередь, через семь лет уступает его французу, приехавшему в Россию из Авиньона, полковнику графу Людовику де Жилли.
Сведений о нем сохранилось немного - известно только, что граф в 1793 году в числе других французов, живших в России, отрекается под присягой "от правил безбожных и возмутительных в земле их ныне изповедуемых, введенных похитителями правления и власти". Дело в том, что свершившаяся в конце 18 века Великая французская революция вызвала гнев Екатерины Второй, и она издала указ, по которому в России могли остаться жить только те французы, которые принимали эту присягу. В нескольких номерах газеты "Московские ведомости" летом 1793 года печатались списки "обоего пола французов", которые согласно указу отрекались от событий, происходивших тогда на их родине. В числе их был и граф Жилли, и некая Мари-Роз Шальме, также имевшая отношение к дому в Глинищевском переулке, но позже, уже в 19 веке. Она и ее муж, следующий владелец дома, Николай Обер, часто упоминаются и в воспоминаниях современников, и в исторических работах о Москве 1812 года, и даже в художественной литературе.
Во время Великой французской революции семья Оберов, называвшаяся по своему поместью еще и Оберами д` Аркон, переселилась, как и многие другие французы, в Россию. В Москве глава семьи Николай Обер долго служил гувернером в русских аристократических семьях, а одно время он был поверенным графа де Жилли. Вероятно, у него в начале 19 века Обер и купил дом в Глинищевском переулке. Позже он вступил в московское купечество - стал купцом второй гильдии.
О нем много говорили в Москве осенью 1803 года. Тогда ждали волнующего и ранее невиданного зрелища - полета на воздушном шаре. В Москву из Санкт-Петербурга должен был приехать известный воздухоплаватель Жак Гарнерень, где он показывал свои полеты на воздушном шаре, заполненном горячим воздухом. Для доказательства безопасности этих полетов, по словам очевидца, к маленькому шару "привязал он кошку с зонтиком, а к привязи фитиль, который через несколько минут, догорев и пережегши привязь, освободил от шара кошку, и она с зонтиком сохранно спустилась на землю…". В начале сентября 1803 года в маскарадной зале Петровского театра, стоявшего на месте современного Большого, демонстрировался воздушный шар и можно было "видеть любопытства достойную внутренность его". Гарнерень полетел не один - его сопровождал Николай Обер. Аэронавты поднялись 20 сентября 1803 года с поля у Крутицких казарм и опустились у Остафьева, подмосковной усадьбы князей Вяземских. Такие путешествия были тогда настолько редки и необычны, что рассказы о них ходили не только в Москве, но и за границей. Как писал один из москвичей, служивших в то время в Неаполе, "Гарнереневу путешествию здесь все дивятся". Сам же Гарнерень написал целую книгу о своих полетах в Петербурге и Москве: "Подробности трех воздушных путешествий, предпринятых г. Гарнеренем в России", где привел очень любопытные сведения о полетах на воздушном шаре.
Жена Николая Обера Мари-Роз, урожденная Шальме, к концу 18 века была владелицей дома № 16 на Кузнецком мосту, где ее брат Франсуа содержал фабрику игральных карт и где, возможно, у нее помещался модный магазин - их на Кузнецком мосту было тогда множество.
В 1798 году она продает дом на Кузнецком мосту и в начале 19 века открывает в доме в Глинищевском переулке "громадный магазин художественных бронз и разных других ценных вещей". На доме, по словам ее внука, известного в конце 19 века скульптора Артемия Обера, висела вывеска: "Господ Обер и Шальме", что дало повод москвичам называть хозяйку этого магазина за ее торговые махинации и, главное, за высокие цены на товары "обершельмой".
Известный мемуарист начала 19 века С.П. Жихарев писал в своем дневнике 6 января 1805 года: "Большой бал у Высоцких. Кузины показывали мне свои наряды: кружева, кружева и кружева; есть и четверть аршина шириною. Много денег оставлено в магазине мадам Обер-Шальме! Не даром старики эту Обер-Шальме переименовали в обершельму". Бытописательница дворянской Москвы 19 века Е.П. Янькова в своих воспоминаниях, записанных ее внуком Д. Благово и изданных в 1885 году под названием "Рассказы бабушки", так характеризовало ее: "…препронырливая и превкрадчивая, к которой вся Москва ездила покупать шляпы". Магазин ее был весьма популярен в Москве - тот же С.П. Жихарев писал, что "у мадам Обер-Шальме такой приезд, что весь переулок заставлен каретами". Ее магазин, по воспоминаниям, был "сборным местом всего высшего и богатого московского общества".
Она не гнушалась и контрабандой. В декабре 1804 года граф Ф.В.Ростопчин писал о том, что из Петербурга в Москву приехал флигель-адъютант императора и запечатал магазин Обер-Шальме. "Потом, - сообщал он князю П.Д.Цицианову, - при осмотре нашлось на 200 тысяч запрещенных вещей". Но оборотистую хозяйку магазина спасли ее знатные покупатели - "вот и дело с концом", заключает письмо Ростопчин.
Мадам Обер-Шальме настолько была известна в Москве, что Л.Н.Толстой нашел нужным упомянуть о ней в "Войне и мире". В романе рассказывается о том, что в конце января 1812 года граф Илья Андреевич Ростов с Наташей и Соней приезжает в Москву - надо было готовить приданое дочери и продавать подмосковную усадьбу. Они останавливаются около Арбата, в Старой Конюшенной, в том самом доме, откуда позже Анатоль Курагин чуть было не увез Наташу. Хозяйка дома Мария Дмитриевна Ахросимова на другой день после приезда Ростовых везет барышень прежде всего к Иверской иконе, а потом к мадам Обер-Шальме, где они заказывают почти все приданое…
Торговле мадам Обер-Шальме пришел конец в 1812 году. Перед вступлением французских войск в Москву ее муж, Николай Обер, в числе некоторых других иностранцев был выслан из Москвы новым главнокомандующим Ф.В.Ростопчиным. Жена Обера Мари Роз осталась в городе. Вскоре наполеоновская армия вступила в Москву, и почти сразу же в городе начались пожары. Но ни Глинищевского переулка, ни дома Обер-Шальме они не коснулись. Сама владелица дома, француженка по происхождению, была настолько известна в Москве, что Наполеон вызвал ее в Петровский дворец, где он спасался от губительного пожара. Беседа Наполеона с Обер-Шальме продолжалась около часа. Один из мемуаристов, оставивший ценные воспоминания о Москве 1812 года, так комментировал это совещание с мадам Обер-Шальме: "…не знаешь, что и подумать о великом человеке, который спрашивает и кого же, г-жу О., о предметах политики, администрации и ищет совета для своих действий у женщины! Не следует думать, что она одна удостоилась такой милости: к нему также приводили множество невежественных глупцов, и он у них искал истины…".
Советы московских французов не помогли Наполеону, и ему пришлось покинуть сожженную и разоренную Москву. Обер-Шальме с двумя маленькими сыновьями ушла вместе с наполеоновской армией, но в дороге умерла от тифа. Сыновья ее, однако, добрались до Франции, выросли там, получили образование.
После изгнания наполеоновских завоевателей Москва лежала почти вся в развалинах. Из 9151 дома, которые числились в городе в 1811 году, уцелело 2626 домов, т.е. около одной трети. Но тот район, где находился дом Обер-Шальме, пострадал мало, и ее магазин оказался не только не тронутым пожаром, но и не разграбленным. В доме в то время жил наполеоновский префект Лейт. Очевидец рассказывал, что при отступлении французов обитатели дома оставили его так поспешно, что "на столе нашли вилки воткнутыми в котлеты, а возле лежали ножи, которые должны были разрезать их. Бездельница Шальме все оставила". Она действительно оставила все - дом был наполнен разного рода товарами. 27 октября 1812 года Ф.В.Ростопчин писал в Петербург: "Многие из иностранцев, присягнувшие на подданство России, изменили ей и, служа неприятелю, отправились с ним, оставя здесь свои имущества и домы; в числе сих торговка Обер-Шальме, у которой пребогатый магазин. Все сии домы и что в них запечатано. Мое мнение оконфисковать в казну и после продать с публичного торгу". Но, несмотря на "опечатывание", имущество еще до распродажи расходилось по рукам. Сам Обер- полицмейстер Ивашкин, живший в этом доме и ответственный за сохранность имущества в нем, успел немало поживиться. Сын Ф.В.Ростопчина в своей книге писал, как при описи имущества Обер-Шальме жена Ивашкина, отбирая себе понравившиеся вещи, спрашивала мужа: "Как, дорогой, можно ли?". На что обер-полицмейстер милостиво отвечал ей: "Можешь, дорогая, можешь".
21 ноября Ростопчин дал предписание Ивашкину: "…магазин Обер-Шальме…конфисковать и продать с публичного торгу, вырученные же деньги употребить на вспоможение разоренным московским жителям". Но разоренным жителям досталось не так уж много - большая часть средств разошлась по рукам чиновников.
Объявление о распродаже бывшего имущества Обер-Шальме появилось в "Московских ведомостях" только в мае 1813 года: "От Московского г. Обер-полицмейстера сим объявляется: по предписанию господина Главнокомандующего…продаваться будут в пользу бедных аукционным порядком оконфискованныя разныя фарфоровыя, бронзовыя и прочия вещи после московской второй гильдии купчихи французенки Шальме, ушедшей с неприятелем, в прежде бывшем доме ея, состоящем Тверской ч., в приходе церкви Алексея Митрополита, между Тверской и Дмитровки. Продажа сия начнется с 11 числа сего месяца и продолжаться будет по воскресеньям и четверьгам от пяти до восьми часов по полудни".
Список проданных вещей сохранился - в нем перечисляются самые разнообразные вещи. Тут духи, помада и румяна, люстры, канделябры и часы, 35 дюжин фарфоровых чашек, 140 ваз и 186 зеркал, 2 пуда 36 фунтов табаку и даже "Бонапартиев бюст медной", проданный на аукционе за 102 рубля 15 копеек. Всего же на распродаже имущества мадам Шальме, стоившего сотни тысяч, было выручено 34 892 рубля и 24 копейки.
В бумагах хозяйки модного магазина сохранились денежные векселя и прочие долговые обязательства, свидетельствующие о размахе ее торговых операций: документов осталось на огромную сумму - 764 547 рублей.
После возвращения московских властей в город дом в Глинищевском переулке заняла канцелярия обер-полицмейстера, которая находилась в нем в продолжение 4 лет, несмотря на то, что 30 августа 1814 года манифестом Александра Первого было объявлено прощение владельцам домов, сотрудничавшим с войсками Наполеона. В октябре 1816 года дом был возвращен Федору и Лаврентию Оберам, сыновьям Николая Обера, который был назначен опекуном. Он умер в 1826 году, прожив жизнь, полную приключений. Его внук писал, что записки деда, Николая Обера, были переданы знаменитому романисту Александру Дюма.

Дом по разделу с братом достался Лаврентию Оберу, вернувшемуся в Россию из Франции. Он сдал его в наем московскому купцу Ивану Коппу, который завел там гостиницу "с ресторацией". Сам же Л. Обер преподавал французский язык в 1-й московской гимназии, а потом перешел в театральное ведомство - стал смотрителем Малого театра и управляющим театральной конторой. Он был знаком со многими выдающимися деятелями искусства и собирался написать о них воспоминания, но успел написать только о своих встречах с Пушкиным в Москве.
Гостиница Коппа была известна под названием "Север". Она была популярна в Москве - рядом с шумной Тверской, со станцией дилижансов и в то же время в тихом переулке. По свидетельству "Указателя зданий города Москвы", изданного в 1826 году, в ней "нумера расположены спокойно, вины и стол хороши". В этом доме еще и при мадам Обер-Шальме останавливались постояльцы - так, здесь жил художник-миниатюрист Пьетро де Росси.
В феврале-марте 1823 года в гостинице останавливался А.А.Бестужев-Марлинский, тогда уже известный писатель и критик. В конце того же года он вступает в Северное общество декабристов, становится одним из деятельных его членов. В декабре 1825 года А.Бестужев был активным участником выступления на Сенатской площади.

Но самый блистательный период истории этого дома связан с именем Александра Сергеевича Пушкина.

Материал взят с сайта screen.ru