Леонид Зорин: книга «Аукцион» и фильм «Покровские ворота»

Исполнилось двадцать лет со дня создания одного из лучших фильмов страны «Покровские ворота». Фильм поставлен Михаилом Козаковым по пьесе Леонида Генриховича Зорина. Недавно в издательстве «Слово» вышла толстая книга Леонида Зорина «Аукцион», в которую вошли одноименный рассказ, «Вечерние рассказы», «Повести», «Смутные улыбки», несколько романов – «Трезвенник», «Кнут».

В романе «Кнут» описаны нравы окололитературной тусовки, дана беспощадная характеристика худшей части творческой интеллигенции. Одна из лучших повестей книги «Аукцион» – «Брат, сестра и чужестранец». Это – версия писателя, какой могла бы быть встреча Ивана Сергеевича Тургенева с Фридрихом Ницше и его сестрой в 1875 году. Есть в этой книге и повесть о Костике Ромине (из «Покровских ворот») – «Господин Друг». Только она очень грустная, поскольку в конце повести герой умирает, да и герой уже совсем не тот, которого мы так полюбили в «Покровских воротах».

Наверняка, многим будет интересна история создания любимых «Покровских ворот». Вот что рассказывает сам Леонид Генрихович. «Я переехал в Москву из южного города, как сказано в „Покровских воротах“, в сентябре 1948 года. Снял я проходную комнату в запущенной перенаселенной квартире в доме на Петровском бульваре. Там прошла (на удивление быстро) моя молодость, а в год своего 50-летия я вознамерился вновь пережить ее. В зимней заснеженной Малеевке написал „элегическую комедию“, в которой воскресил тот пчельник и всех, кто в нем тогда обитал. Я решительно ничего не придумывал, разве только что сдвинул время действия почти на десяток лет вперед и поселил своих героев „в непосредственной близости от Покровских ворот“ . Камуфляж был обязателен, так как в ту пору все еще были живы.

Все же имел место и вымысел – мой Костик вместо реальной хозяйки обзавелся аристократической теткой. То было единственным отступлением от строгой, почти протокольной точности. В том же году мою комедию сыграл театр на Малой Бронной. Поставил ее Михаил Козаков и, надо сказать, поставил отменно.

Спектакль имел многолетний успех, возникла мысль о телеверсии. Сценарий был принят, а Козаков ради него отказался от замысла экранизации „Пиковой дамы“.

Роли распределил он споро, проблемы возникли лишь с юным Костиком – никак не могли мы выбрать актера – я проявлял несговорчивость. Дело, конечно же, заключалось в автобиографичности роли. Мои ностальгические претензии было непросто удовлетворить.

И вот Козаков показал мне Олега Меньшикова. Минуты хватило, чтобы понять: именно тот, о ком мечталось! Он был еще только вчерашним студентом и словно излучал праздничный юмор весеннего возраста, но, вместе с тем, в нем легко угадывался острый независимый ум.

Козаков сказал мне, что рано радоваться – Меньшиков уже утвержден на роль в картине Юрия Райзмана в „Частной жизни“. Однако я уже был не в силах смириться с тем, что могу потерять его – нет, никогда! – это был мой Костик, другого просто и быть не могло. Я откровенно и простодушно написал благородному Юлию Яковлевичу о связи меньшиковского героя с биографией сценариста, о том, что мне он необходим, что фильма без него я не вижу. И Райзман с королевской щедростью отдал нам своего артиста.

Когда „Покровские ворота“ были показаны на экране, Меньшиков сразу же стал популярен – подобно своему персонажу он завоевывал все сердца. В этом не было ничего удивительного – он наделил моего южанина своей сокрушительной победоносностью. Самый закоренелый скептик не мог противиться этой уверенности: молодость неизменно права, а жизнь, вопреки всему, прекрасна.

Фильм вышел, и наши пути разлетелись. Издали следил я за цепью его триумфов, за этим неостановимым полетом. С каждой ролью талант его все мужал, высвечивались все новые свойства, новая зрелая глубина. И приходилось лишь изумляться, каким неведомым тайным зрением этот избранник, этот счастливец прочитывает чужую сумятицу, чужое лицо, чужие бездны.

Невольно закрадывалась тревога – что знаю я о его бессоннице? Публичная жизнь сплошь и рядом скрывает тотальное одиночество. Ведь неспроста сохраняет он дистанцию между собой и миром. Он представал и поэтом и цезарем, являлся то палачом, то жертвой (и тем и другим одновременно), но никогда – Олегом Меньшиковым. Оставалось только гадать, каким он стал за эти годы, как отпечатались годы и роли. Они ведь не исчезают бесследно, меняют и характер и душу.

А я в это время писал свою прозу о Костике Ромине и его спутниках, стремясь разглядеть, как уходит молодость, как жизнь безжалостно и методично творит побежденного из победителя. Так я собрал и выпустил эту обильную „Роминиаду“. Теперь, поставив в затылок друг другу (в хронологическом порядке) все эти романы и повести, можно увидеть, как Костик утратил свое лучезарное неведение и приобрел проклятое знание. Но на обложке первого тома сияет лицо Олега Меньшикова, неподвластное ни летам, ни опыту. И что бы ни сталось с Костиком Роминым, хочу, чтобы горькие перемены нисколько не отразились на том, кто воплотил его так совершенно.

Пусть он шагает своей дорогой, пусть остается и ныне и присно образом торжествующей и непокоренной юности!»

Материал взят с сайта  http://gramota.ru