состоящего из изогнутых линий, чередующихся ровных участков и выпуклых плоскостей.

Криволинейные очертания средней части еще не столь ощутимы, но полукруглые угловые объемы выглядят очень “самостоятельно”.

Не сразу даже замечаешь, что на этих ризалитах колонны и фронтоны размещены диагонально, благодаря чему усиливается пластическое богатство всего здания в целом.

отличающихся подчеркнуто декоративной интерпретацией форм, характерной для бароко.

Колонны нарядного коринфского ордера объединяют второй и третий этажи, указывая на расположение здесь основных помещений, парадных и жилых.

Однако ордер трактован по-барочному живописно и служит средством пластического обогащения стены.

Сложный ритм расстановки колонн, то одинарных, то сдвоенных, придает стене дома мощь и динамичность, заставляет ее пульсировать, усиливает эффекты света и тени.

Такая “энергичная жизнь” колонн на фасаде дома-комода служит прекрасной иллюстрацией “одушевленности” барочной архитектуры.

И все же колонны не являются чистой декорацией, ибо они выполняют и функции организации фасада: группируются вокруг главных композиционных узлов здания, усиливают плавный выступ средней части и полукруглые угловые объемы.

в виде богатейшей лепнины — наличниками сложного рисунка, гирляндами, картушами на многочисленных фронтонах.

сильнейшего пластического элемента дома.

Ему как будто трудно сдерживать взлет масс, он словно вступает в противоборство с вертикалями колонн и оконных проемов.

Разорванные им фронтоны над выступающими объемами фасада еще больше подчеркивают напряженную игру архитектурных форм.

где нет места паузам.

Тут появляется новая деталь — большие круглые окна верхнего этажа в эллиптически выступающей центральной части.

Их необычная форма и пышное скульптурное обрамление так активны, что “приглушают” даже мощный рельеф колонн.

отличающемся богатством выдумки в сравнении с вполне традиционным для русского барокко его внешним обликом.

Петербургские дворцы середины XVIII века строятся на прямоугольных планах, лишь иногда использующих скругленные угловые ризалиты.

Строгие, торжественные анфилады их парадных покоев предвосхищают славу классицистической архитектуры.

План же дома-комода совершенно необычен, даже уникален среди памятников середины XVIII века.

Его основу составляют криволинейные помещения разной формы и размера, четкая анфиладная связь отсутствует.

Внутреннее пространство дома создает странное ощущение, будто это не жилое здание, а увеселительный павильон с прихотливыми сочетаниями многообразных комнат.

Уместно говорить здесь и о близости к некоторым приемам рококо, ведь подобные асимметричные планы были свойственны интерьерам французского рокайля.

Тем удивительнее выглядит на московской земле этот необычный памятник.

Однако необходимо помнить, что сохранилась лишь основная планировка, так как после пожара 1812 года интерьеры были переделаны.

Когда смотришь на план дома-комода, то получаешь удовольствие от самого его созерцания.

Изгибы стен, обрамленные ожерельем колонн, разнообразные формы помещений, многочисленные печи и нишки...

также, как нет и парадного входа, что действительно удивительно.

Первоначально корпуса флигелей были низкими, одноэтажными, и можно себе представить, как такой перепад масштабов подчеркивал репрезентативность дворца.

Спустя десять лет оба флигеля были надстроены и соединены с домом переходами на уровне второго этажа.

Именно тогда, на этом этапе, в торце левого (восточного) флигеля и разместилась парадная лестница, дошедшая до наших дней в трактовке второй половины XIX века.

А вот где она находилась после завершения первого этапа строительства усадьбы, так и неизвестно.

плавно выступающий в середине дворового фасада, и являющийся центром композиции и еще одной загадкой дома-комода.

Не исключено, что его планировка относится к более позднему времени.

Такое подозрение вызывают, например, обнаруженные здесь в кладке кирпичи с другими клеймами, нежели в остальных частях здания, и иной характер самих кирпичных вставок.

Неожиданно и то, что при возведении овальный зала был использован сложный технический прием: внутренняя стена зала с проемами, симметричными окнам, опирается в первом этаже не на такую же криволинейную стену, а на ступенчатые угловые тромпы — сводчатые конструкции в форме половины или четверти сферы.

Тромпы в основном используются в культовом зодчестве и служат обычно для перехода от нижней квадратной в плане части здания к куполу или его барабану.

В гражданском строительстве такая опорная конструкция встречается крайне редко (за исключением Средней Азии и Закавказья).

Сейчас тромпы в доме застроены.

Однако может быть, что они достались нынешнему интерьеру “в наследство” от первоначальной планировки дворца и были использованы умелым мастером при позднейшей перестройке, возможно, даже вынужденной, то есть связанной с восстановлением усадьбы после пожара 1812 года.

Все убранство двусветного овального зала принадлежит XIX столетию и не отличается ни изяществом, ни оригинальностью.

Пышное убранство фасада невольно заставляет ждать, что зал будет непременно богато украшен в соответствии с барочным понятием красоты.

И вдруг оказывается, что он имеет скромное классицистическое обличье и поражает не буйством замысловатых деталей, а одним лишь совершенством своей формы.

Этот зал, единственный в Москве, производит просто чарующее впечатление.

Прекрасен его гладкий свод, создающий ощущение легкости, воздушности небольшого, по сути, пространства.

Для нас, воспитанных на достоинствах архитектуры классицизма, овальный свод в своем теперешнем виде является символом благородства и покоя.

Привычны, узнаваемы и колонны, поддерживащие балконы в узких сторонах зала, и декоративные кронштейны над пилястрами со стелющимися по ним большими листьями аканта, и расположенные над окнами нижнего яруса лепные венки с перекрещивающимися рогами изобилия.

Однако весь этот лепной декор довольно грубоват и даже заставляет предположить, что тут не обошлось без стилизаторского вмешательства архитекторов второй половины XIX века.

В пользу этого говорит интересная находка реставраторов, работавших на памятнике в 1950-х годах.

В западной торцевой стене овального зала они обнаружили небольшую экседру — полукруглую нишу, обшитую досками по деревянным же кружалам и оштукатуренную.

Остатки декоративных элементов этой ниши настолько незначительны, что определить их стилистическую основу и, следовательно, время осуществления практически невозможно.

Однако подобный мотив архитектурной обработки интерьеров был широко распространен в эпоху классицизма, и поэтому найденная экседра (безусловно, такая же располагалась и в другом торце овального зала) не противоречит времени послепожарной перестройки, о которой мы знаем достоверно.

Ныне место боковых ниш занимают небольшие балконы, опирающиеся на колонны коринфского ордера, а это свидетельствует о том, что зал подвергался еще одной переделке, “послепожарной”.

но он, несомненно, должен был в какой-то мере соответствовать стилю внешней декоративной обработки здания.

Вполне вероятно, что здесь царило игривое рококо.

Напомним, что это стилистическое направление в большей мере характерно для интерьеров, чем для фасадов сооружений.

Богатые объемные формы некоторых помещений дворца Апраксиных — Трубецких, перекрытых куполами и сводами, по-видимому, и мыслились как основа для декоративных композиций рококо, и как жаль, что не сохранилось даже малой их толики.

Архитектурное убранство всех существующих в настоящее время интерьеров дома-комода целиком принадлежит XIX веку.

Оно выполнено частью при И.Д.Трубецком, а частью еще позднее, когда здание приспосабливали для гимназии во второй половине столетия.

Многое было перестроено и искажено при ремонтах в сравнительно недавнее время, уже в нашем веке.

Стало быть, нынешняя обработка некоторых интерьеров является результатом двукратной, а то и трехкратной перестройки.

До настоящего времени в доме частично сохранилось убранство парадной спальни — небольшой прямоугольной комнаты в правом (западном) торце здания, расположенной между двумя круглыми помещениями.

Сейчас здесь свободно и, казалось бы, не к месту стоят две колонны, но прежде их было четыре и им была поручена задача отделять альковную часть от предспальни.

Сохранилась фотография начала XX века, запечатлевшая это помещение с двумя парами колонн под дугообразным антаблементом.

Нарядные декоративные колонки есть и в торцовой комнате правого флигеля.

Она перекрыта сложной системой сводов, что делает ее очень эффектной.

Обилие окон, два камина в такой небольшой комнате позволяют предположить, что в начале XIX века здесь был кабинет.

На фотографии 1920-х годов хорошо видна декоративная живопись на своде купола и на парусах с традиционными ампирными деталями — завитками аканта, нитками бус, вазами.

Может быть, она еще уцелела под нынешней штукатуркой?

В интерьерах дома кое-где сохранились высокие двери ампирного рисунка, но встречаются и более поздние.

Вторая половина XIX века с присущим ей стремлением к практичности ощущается во дворце на каждом шагу.

Тогда многочисленные угловые печи, прямые и вогнутые, были облицованы незатейливыми изразцами, а старые деревянные лестницы заменены существующими чугунными.

Узенькая лестница ведет из коридора, расположенного за овальным залом, на третий этаж.

В юго-западном круглом помещении (левом ризалите дворового фасада) до недавнего времени находилась чугунная винтовая лестница; ныне она утрачена.

Для многих старых московских домов чугунные лестницы стали своеобразной приметой художественных вкусов второй половины XIX века.

Как трогательны они со своей мешаниной классических, древнерусских, мавританских мотивов!

Обычно они служили для внутреннего пользования, по ним сновали слуги или же хозяева поднимались к себе в мезонин, в жилые покои.

Чугунные парадные лестницы встречаются реже, но в доме-комоде такая “редкость” есть.

Переступил порог — и пронеслось полтора столетия.

На улице остался век восемнадцатый и все барочные ухищрения, а каблуки уже стучат по черному ажуру времен Александра III.